Белая крепость - [42]

В тот день он особенно долго не возвращался из шатра падишаха, к которому отправился поздно ночью. Я прекрасно представлял себе, что он скажет падишаху, толкуя ему и собравшимся в шатре пашам события минувшего дня и делая предсказания на будущее, и потому у меня промелькнула мысль, что его сразу же и убьют там, на месте, а вскоре палачи придут и за мной. Потом я представил себе, как он выходит из шатра и, ничего не сказав мне, отправляется прямо к сверкающим во тьме стенам крепости, преодолевает посты, болото и лес, и вот он уже у крепости. Без особого волнения думая о новой жизни, я ждал утра, и тут он появился. Я понял, что в шатре он говорил именно о том, о чем я и предполагал, много лет спустя я узнал, что он очень долго и осторожно уговаривал их. Но мне он тогда ничего не рассказал, он спешил, как человек, волнующийся перед дальней дорогой. Сказал только, что опустился густой туман, и я все понял.

До рассвета я рассказывал ему о тех, кого оставил в своей стране, объяснял, как найти мой дом, как мы были знатны в Эмполи и Флоренции, рассказывал о характерах моей матери, отца, братьев. Говорил о приметах и некоторых особенностях, которые отличают моих родственников. Помню, что упомянул даже маленькую родинку на спине младшего брата, о которой, впрочем, я говорил ему и раньше. Тогда я искренне верил в свои рассказы, хотя, когда я рассказывал их падишаху или писал эту книгу, порой мне казалось, что я все выдумываю. Но ведь это было правдой: и то, что моя сестра слегка заикалась, и что на нашей одежде было много пуговиц, и тот вид, что открывался из окна, выходящего в сад. К утру я почувствовал, что убедил его в том, что, хотя и с большим опозданием, все продолжится с того места, на котором когда-то было прервано. Ходжа с радостью поверил в мой рассказ.

Мы спокойно, в молчании обменялись одеждой. Я отдал ему кольцо и медальон, который до сих пор скрывал от него. В медальоне был портрет моей прабабушки и уже выцветшая прядь волос моей невесты; похоже, медальон ему понравился, и он надел его на шею. Вышел из шатра. Я наблюдал, как, постепенно, он растворяется в тумане. Светало, мне очень хотелось спать; я лег на его постель и спокойно заснул.

11

Вот я и подошел к концу своей книги. Возможно, умный читатель давно уже решил, что мой рассказ окончен, и отложил ее. Одно время и я так думал, написав и бросив в угол эти страницы, с тем чтобы больше никогда их не перечитывать. Я мечтал тогда посвятить себя рассказам не для падишаха, а для своего удовольствия, желал писать любовные истории, где действие происходило бы в невиданных мною странах, куда я проник в качестве купца, в безлюдных пустынях и холодных лесах; а эту историю мне хотелось забыть. Может, мне и удалось бы это, хотя я понимал, что после всего пережитого, после стольких разговоров и сплетен это будет нелегко; но две недели назад ко мне пришел один гость и убедил меня вернуться к этой книге. Сейчас это самая любимая моя книга, я закончу ее так, как нужно, как я хочу и как представляю себе.

Я сел за старый стол, чтобы закончить книгу, и представил себе маленький парусник, идущий из Дженнетхисара в Стамбул, мельницу в далекой оливковой роще; детей, игравших среди фиговых деревьев в саду; пыльную дорогу, ведущую из Стамбула в Гебзе. Зимой заснеженная дорога была пуста, но весной и летом я видел караваны, идущие на восток, до самого Багдада и Дамаска. Мимо моего дома со скрежетом проезжали старые телеги, иногда я с волнением видел всадника, одежду которого издалека не мог разглядеть, но, когда он приближался, я понимал, что это не ко мне: последнее время никто ко мне не заезжал, я знал, что и не заедет.

Но я не жалуюсь и не страдаю от одиночества: я накопил много денег, пока был главным астрологом, женился, у меня четверо детей; я оставил свою должность, предсказав, с помощью предчувствия, которым я овладел благодаря своей профессии, приближающиеся несчастья; я сбежал сюда, в Гебзе, до того, как войска падишаха двинулись на Вену, до того, как подлецы из его окружения, разгневанные поражением, отрубили голову следующему после меня главному астрологу, до того, как был свергнут падишах, любивший животных; я построил этот особняк и поселился в нем с любимыми книгами, детьми и несколькими слугами. Женщина, на которой я женился, будучи еще главным астрологом, много моложе меня, она очень хорошо смотрит за домом, помогает и мне в моих мелких делах и не нарушает моего одиночества в этой комнате, чтобы я в свои семьдесят лет мог писать книги и мечтать. Поэтому я вдоволь думаю о Нем, чтобы найти нужное завершение моей книги и жизни.

Хотя в первые годы я старался этого не делать. Несколько раз падишах хотел говорить о Нем, но увидел, что мне очень неприятна эта тема. Думаю, что и он был доволен этим, ему просто было любопытно, но что именно и в какой степени, я не сумел понять. Падишах сразу сказал, что мне не стоит стыдиться Его влияния и полученных от Него знаний. Падишах с самого начала догадывался, что все книги, календари и предсказания, преподнесенные ему, были написаны Им; когда я, засев дома, занимался проектированием оружия, падишах сказал об этом Ему; падишах не сомневался, что Он рассказал мне об этом, потому что Он все рассказывал мне, так же как и я Ему. Наверное, мы оба в тот момент, и падишах, и я, немного хитрили, но мне показалось, что он чувствует себя увереннее. Я подумал тогда, что падишах умнее меня, и все, что ему нужно знать, он знает, но играет в свою игру, чтобы лучше держать меня в руках. Может, на мое мнение повлияла и та признательность, которую я испытывал к нему за то, что он спас меня от гнева военных, взбесившихся после того поражения в болоте. Ведь узнав о побеге гяура, некоторые из них требовали моей головы. Если бы он в первые годы после того задал прямой вопрос, думаю, я рассказал бы ему все. Тогда еще не распространились слухи о том, что я — это не я, мне хотелось поделиться с кем-нибудь происшедшим, я скучал по Нему.