Белая крепость - [32]

О наших мечтах, за которыми совершенно незаметно пролетало время, мы решили, в качестве последнего средства спасения, поведать падишаху. Мы полагали, что его могут взволновать сцены катастроф, увиденные как бы в цветных снах. Эти сцены, которые мы месяцами воображали с печальным и безнадежным весельем, мы тихими темными ночами описали в книге, где были согбенные бедняки, грязные дороги, недостроенные здания, странные темные улицы; люди, читающие непонятные им самим молитвы; озабоченные матери и отцы; несчастные, которым не хватало всей жизни, чтобы рассказать нам обо всем, что было создано и написано в других странах; неработающие механизмы; люди со слезами на глазах, оплакивающие прежние счастливые дни; тощие — кожа да кости — уличные собаки, безземельные крестьяне, праздно шатающиеся безработные, горожане, неграмотные мусульмане в штанах и все войны, закончившиеся поражением. В другую часть книги мы поместили мои воспоминания, несколько ярких, поучительных и счастливых сцен из моей жизни с родителями и братьями в школьные годы в Венеции: мол, так живут те, кто нас победит, и нам необходимо что-то предпринять, чтобы опередить их! В заключительной главе книги, переписанной нашим другом каллиграфом-левшой, мы поместили очень нравившееся Ходже стихотворение, которое можно было считать вступлением к загадкам и тайнам, скрытым в наших головах, уподобленных битком набитому шкафу. Тонкая туманность этого стихотворения грустно завершала лучшую из написанных нами с Ходжой книг. Через месяц после того, как Ходжа преподнес книгу падишаху, он получил приказ приступить к изготовлению нового невиданного оружия. Мы были поражены и так и не смогли решить, какую роль сыграла книга в нашем успехе.

9

Когда падишах сказал: «Ну что ж, сделай свое невероятное оружие, от которого придут в полную растерянность наши враги!» — может быть, он испытывал Ходжу, а может, ему приснился сон, о котором он не рассказал Ходже, а может, он хотел показать вечно поучающей его матери и пашам, что глупцы из его окружения на что-то годятся, а может, он думал, что после победы над чумой Ходжа сотворит еще одно чудо, а может, на него действительно повлияли сны о катастрофе, которыми мы наполнили книгу, а может, падишах испугался не катастрофы, а нескольких военных неудач и беспокоился, что его свергнут с престола, а вместо него возведут брата. Обо всем этом мы растерянно думали, подсчитывая, какой доход мы получим от деревень, зданий, оливковых рощ, которые падишах выделил нам, чтобы мы имели средства на разработку оружия.

В конце концов Ходжа сказал, что мы удивляемся тому, чему не должны бы удивляться: разве неправдой были все рассказы, трактаты и книги, которые мы годами вручали падишаху, и теперь, когда он поверил в них, мы стали сомневаться. Было и еще одно: падишах стал интересоваться, а что же там происходит в наших умах. Ходжа взволнованно спрашивал: это ли не победа, которой мы ждали столько лет?

Да, это было так; мало того, на этот раз мы разделили ее между собой и приступили к работе; я тоже был счастлив, тем более что меня не интересовало, как его, завершение работы. Следующие шесть лет, которые мы работали над созданием оружия, были самыми опасными для нас годами. Не потому, что мы работали с порохом, не потому, что нас угнетала зависть наших врагов; а потому, что все с нетерпением ждали: нашей победы или поражения, и мы со страхом ждали того же.

Сначала мы провели бесполезную зиму, сидя за столом. Мы были воодушевлены, жаждали работать, но у нас не было ничего, кроме неясного бесформенного представления о грозном оружии, которое поможет прогнать всех наших врагов. Потом мы решили работать с порохом. Мы устраивались в прохладной тени под высокими деревьями, как когда-то, когда вместе готовили фейерверк, а наши люди делали по нашему рецепту порох и взрывали его вдали от дома. На шум и дым сбегались любопытные со всего Стамбула. На лужайках, где мы отливали пушки с длинными дулами, размещали мишени и шатры, толпы любопытных собирались как на праздничные гулянья. В конце лета к нам пожаловал сам падишах.

Мы устроили представление для него, заставили стонать небо и землю; мы показали ему емкости с подготовленными пороховыми смесями, снаряды, пушки, чертежи форм для еще не отлитых стволов, проекты самовоспламеняющихся ракет. Но его больше всего интересовал я. Сначала Ходжа решил держать меня подальше от падишаха, но тот заинтересовался мной, увидев, когда началось представление, что я отдаю приказы наравне с Ходжой и мне задают вопросы так же, как ему.

Он смотрел на меня, как на человека, которого он будто бы знал прежде, но не мог вспомнить. У него был такой вид, словно он пытался с закрытыми глазами определить, какой фрукт пробует. Я поцеловал край его одежды. Он не разгневался, узнав, что я здесь двадцать лет и все еще не стал мусульманином. Он думал о чем-то другом. «Стало быть, двадцать лет? Как странно!» Потом спросил: «Это ты учишь его всему этому?» Но не дожидаясь ответа, вышел из нашего потрепанного, пропахшего селитрой шатра и направился к своей красивой белой лошади; вдруг остановился, повернулся к нам, стоящим рядом, и улыбнулся так, словно увидел одно из несравненных чудес, созданных Аллахом для того, чтобы умерить гордость людей и показать им всю их никчемность: то ли совершенного карлика, то ли невероятно похожих друг на друга братьев-близнецов.