Белая кокарда - [12]
Было совсем темно, когда Майя промчала меня через Ньютаунбарри; а когда я увидел на западе сонные башенки Карнью на фоне тёмного неба, дело шло к полуночи. Ночь была ясной, ветер похолодал, живые изгороди, окутанные туманом, словно когтями, впивались в нас своими шипами, а деревья грозили нам вытянутыми руками, будто медведи, которым помешали во время кормёжки. Мы летели в грохоте копыт, и я подбадривал Майю криком и гладил её прижатые уши.
К югу от Карнью мы свернули с дороги и поскакали полями. Джо мне сказал, что католики и пресвитерианцы схлестнулись здесь, как дефендеры и «предрассветные парни» десять лет назад, и правительство вызвало ополченцев, которые патрулировали все дороги. Всё же я увидел Карнью позже, мёртвый город в ярком свете луны. Майя тогда, как я помню, была вся в пене, я замедлил шаг и поднялся с ней по лесистому склону, а потом спустился к пещере, о которой сказал мне Джо. Привязав её у входа в пещеру, я растянулся на земле, глядя в небо, усыпанное звёздами, яркими, словно свечи. Перед тем как заснуть, я зарядил пистолет и положил его рядом с собой, зная, что, стоит Майе услышать шаги, она меня тотчас разбудит.
Я спал.
И видел сон.
Мне снилась лужайка в лесу и мужчина, спящий, раскинувшись, на земле; измученный, он спал, немой и неподвижный, как мертвец. А в это время другой мужчина пробирался по лесу, неслышно ступая по валежнику; я ясно видел, как он пересекает полосы лунного света, приближаясь к спящему. В руках у него был камень, глаза на бородатом лице блестели ярко, как у безумного. Подойдя к спящему, он остановился и поднял камень. И тут он пронзительно закричал, и вопль его огласил лес и замер; в ту же минуту Майя пронзительно заржала. Меня охватил ужас, будто человек, спящий во сне, был я сам, и, невольно вскочив, я тотчас увидел тёмный мужской силуэт на фоне звёзд. Полусонный, я потянулся за пистолетом — его на земле не было.
Мужчина у входа в пещеру наставил его на меня.
— Вставай, — сказал он.
Я повиновался.
Сначала, оттого что он был такого огромного роста, я решил, что это он ехал за мной от Уэксфорда до Эннискорти. Но потом его конь подошёл к Майе, и я увидел, что конь белый. Лица мужчины я не видел, ибо он стоял против луны, но я почуял в нём силу; несмотря на свой рост, двигался он легко, из чего я заключил, что он молод.
— Так, — сказал он, и палец его застыл на курке.
— Что тебе надо?
— Ты здесь от имени патриотов?
— Да, — отвечал я.
Он засмеялся.
— Неплохо, — сказал он глухим басом. — Только что ты ужинал у Бэ́джинала Ха́рви, жал ему руку и клялся в дружбе. Но стоило ему отвернуться, как ты уже скачешь в Дублин к англичанам.
— О чём ты говоришь, не понимаю?
— Не понимаешь? Богом клянусь, ты у меня ещё до рассвета всё поймёшь. Я о тебе всю правду знаю — я за тобой от самого Барджи Кастл до Эннискорти скакал. Ты был на сборе драгун из Нью-Росса, а они отправились в Го́ри, чтобы доложить обо всём Комитету. — Он ближе подступил ко мне. — А ну-ка, скажи по правде, разве тебя можно оставить живым? Сначала ты делишь хлеб и соль с такими достойными людьми, как Харви и Кью, а потом скачешь их предавать.
Я сказал ровным голосом:
— Ты принял меня за кого-то другого. Я никогда не слышал об этих людях, а в Барджи Кастл я никогда не бывал и даже не знаю, где он находится.
— Ах вот как! Зато, держу пари, постоялый двор Джо Лихейна тебе известен!
— Да.
— Будешь мне говорить, что ты там не ночевал?
— Нет, ночевал.
— Было у тебя там свидание с английскими драгунами?
— Нет, свидания не было, они пришли неожиданно.
— А теперь ты куда?
— В Дублин.
— От этого не отпираешься?
Только тут я заметил в его речи простонародные интонации.
— Нет. Вот кончим этот разговор, и я поскачу в Дублин.
— Ты не поскачешь в Дублин, Йона Баррингтон, ты сейчас же вернёшься назад в Уэксфорд, в Барджи Кастл.
— Подожди, — сказал я и отвернул свой кожаный камзол и встал так, чтобы лунный свет упал на меня и он смог увидеть белую кокарду; может, он знает, что это такое.
— Это что? — спросил он.
— Белая кокарда. За бога, за честь, за Ирландию!
— Ну конечно! — Он расхохотался. — Будь ты взаправду патриот, ты бы надел зелёное. Белое — это цвет труса Йоны Баррингтона.
— Я не Баррингтон, — сказал я. — Я Джон Риган.
— Объяснишь это мистеру Бэджиналу Харви, когда мы вернёмся в Барджи Кастл. — И, взмахнув пистолетом, он скомандовал — А ну выходи, предатель!
Я знал, что стоит мне выйти из пещеры, как он заставит меня скакать назад в Уэксфорд, и что все мои просьбы заехать на постоялый двор Лихейна, где Джо и Кэтлин поручились бы за меня, будут бесполезны. Я не сомневался, что он принял меня за человека по имени Баррингтон, который, так же как и я, провёл прошлую ночь у Лихейна. И хоть он и был ирландским патриотом, Ирландии сейчас от него проку не было. Если он хотел ради общего дела задержать Баррингтона, пусть и едет за ним.
