Белая кокарда - [11]

— Что, у него своего языка нет?

— Есть-то есть, — отвечал хозяин спокойно, — только что толку? Не очень-то он смышлён, от конюха недалеко ушёл, дурень, и только.

Сержант подошёл ближе, протянул руку и взял меня за подбородок. Глаза его, ярко-голубые на загорелом лице, уставились в мои.

— Как тебя зовут, парень?

— Тим, — отвечал я хрипло.

— Тим, а дальше?

— Тим Маккой, сударь.

В трактире стояла звонкая тишина. Дверь во двор была открыта, и поверх сержантова плеча я видел, как на холмах над Эннискорти колышется по ветру вереск, и слышал, как Майя бьёт копытом во дворе, и с трудом поборол желание броситься к ней. Вскочить бы в седло, и только бы они меня и видели, это я знал точно. Но я знал также и то, что, если бы я кинулся к двери, я затянул бы петлю на шее Джо Лихейна, патриота.

— Мне он не кажется таким уж дурнем! — загремел сержант. — Откуда ты?

— Эннискорти, — отвечал я.

— И давно ты здесь?

— Я его взял на Рождество, — сказал Джо, не сводя с меня глаз.

Я повернулся к сержанту и с расстановкой сказал:

— Сударь, он лжёт. Я к нему в ноябре поступил.

— Да у него не все дома! — вскричал Джо. — Я его в канун рождества взял…

— Это неважно, — сказал сержант.

— Нет, важно! — заорал я. — Вечно он говорит, что у меня не все дома. А я поступил сюда в ноябре, когда моя матка померла, и он это знает.

— Я вам говорил, сержант, что у него заклёпок не хватает, — сказал Джо и отвернулся.

Я обиженно бормотал:

— Я в ноябре пришёл, и не такой уж я дурень, как он говорит.

Солдаты переводили глаза с одного из нас на другого, оценивая положение. Сержант осушил кружку и поставил её на стойку.

— Ладно, сынок, — сказал он и сжал мне плечо.

У двери он повернулся к Джо.

— А ты с ним слишком строг, хозяин. Будешь с ним обращаться как с полоумным, он и впрямь таким станет, а это не по-христиански. — Он взглянул на свои часы. — Когда этот Баррингтон уехал?

— Этот… постоялец? — переспросил Джо.

— Ну, тот, что провёл здесь ночь. Ты сказал, его зовут Баррингтон.

— Около десяти, — отвечал Джо Лихейн.

Сержант недовольно крякнул и сказал, обернувшись:

— Отвечай поточнее, хозяин, а не то болтаться тебе на виселице, если соврёшь. Нам нужен гонец, он едет из Милфорда и направляется в Дублин. Прошлой ночью его высадили на берег в Уэксфорде, а на борту фишгардского пакетбота его не было. Отвечай: видел ты того парня или нет? Ростом он примерно, как вот этот, да и возраст тот же.

Он ткнул меня в грудь.

— Тут только Баррингтон проезжал, а он гораздо выше и плотнее, сударь, — отвечал Джо.

— И он прискакал по уэксфордской дороге?

— Да, это точно.

— Похоже, это тот, кого мы ищем, сержант, — сказал один из солдат.

— Да нет, — отвечал сержант, поглядывая на меня. — Но всё же поедем-ка за ним.

Чтобы избежать подозрений, я вышел с ними во двор помочь им усесться на лошадей; сердце у меня чуть не остановилось, когда Майя увидала меня и радостно заржала, но никто не обратил на это внимания.

Вот из-за такой мелочи и попадаешь на виселицу, сказал мне позже Джо, редко из-за чего-то важного.

Под стук копыт, звяканье сабель и трензелей отряд выехал со двора; мы смотрели, как прыгали над живыми изгородями вдоль дороги на Уларт их алые мундиры и блестящие шлемы.

— Слава богу, уехали, — сказала, подходя к нам, Кэтлин.

— Чуть не попались, — отвечал Джо. — А ловко он всё разыграл! Жаль, ты не видала…

Схватка с патриотом

В сумерки я выехал с постоялого двора; я не оглянулся, хоть и знал, что Кэтлин смотрит мне вслед из верхнего окошка. Постаравшись принять небрежный вид, я пустил Майю рысью сквозь толпу народа, идущего — день был базарный — из замка; в их глазах я видел глухую ярость против тех, кто жёг их дома, и знал, что они созрели для восстания. Не слышалось ни смеха, ни шуток, а это для ирландцев странно, ибо там, где ирландцы, там и смех; у мужчин были измождённые лица, они шли, заслоняя своих женщин в шалях, под надменными взглядами гессенских солдат, патрулировавших перекрёстки. Позже я узнал, что всего лишь несколько недель спустя эти ирландцы-патриоты погнали свой скот на гарнизон в Эннискорти, как это сделал когда-то Стронгбоу, и полегли на Слейнейском мосту и в расщелинах Винегар-Хилла под знаменем прославленного отца Мэ́рфи, которого они так любили.

На цепи под шарманку плясал чёрный медведь; в толпе шныряли мальчишки и разгуливали с невинным видом карманники, держа руки наготове. Дамы в широких юбках, жёны офицеров-чужеземцев, шли, изящно ступая, вдоль рядов нищих, стоявших у стен с протянутой рукой. И тут я понял — и это меня потрясло, — что письмо, зашитое в седле, означает жизнь или смерть для каждого из тех, кого я видел в тот вечер в Эннискорти, и что свобода или рабство будущих поколений, которые ещё и на свет не родились, зависят от того, удастся мне или нет добраться до Дублина. И ещё я понял, что между мною и лордом Фицджералдом стоит множество людей, которые ждут это письмо, и что враги Ирландии сделают всё, чтобы помешать мне его доставить.

Ибо то была пора террора в Ирландии. Шпионы растленного правительства прятались под половицами, прилипали к замочным скважинам. Англия понимала, что эпоха Террора,