Бела Кун - [14]
После прихода в 1933 г. к власти в Германии фашистов, Кун в 1933–1935 гг. резко критиковал буржуазные и социал-демократические партии, а также коммунистов, требовавших пересмотра отношения к социал-демократам. Он до конца оставался сторонником узкого понимания единого фронта>[88]. Правда, с конца 1933 г. он постепенно пересматривал свою прежнюю точку зрения на «социал-фашизм», и в его публикациях призыв к борьбе с фашистской опасностью дополнялся требованием различных конкретных свобод, а с июня 1934 г. — даже единого фронта всех рабочих партий. Одна из его статей по данному вопросу определила известное письмо Г. Димитрова Сталину от 1 июля 1934 г., в котором предлагалось пересмотреть отношение коммунистов к социал-демократии>[89].
25 июля 1935 г. в Москве собрался VII конгресс Коминтерна. Еще до начала его работы Кун почувствовал, что отношение к нему резко изменилось. Случилось это после того, как главу венгерской делегации Ф. Хусти предупредили, что, несмотря на настоятельную просьбу делегации, Кун не будет выдвинут в состав Президиума. Кун четко оценил значение этого жеста, но не понял причин.
В начале заседаний Кун открыто продемонстрировал свое недовольство этим в адрес руководства Коминтерна во главе с Д. 3. Мануильским, а затем попытался выяснить причину у самого Сталина, но тот не принял его>[90].
В своем же выступлении на конгрессе он поддержал новый стратегический курс, изложенный в докладе Димитрова, присоединился к политике Народного фронта, самокритично оценил свои прежние взгляды на буржуазную демократию и социал-демократию, подчеркнув при этом, что КПВ уже начала применять новые принципы на практике. Таким образом он с большим трудом, но пересмотрел свои прежние взгляды.
Об этом свидетельствовали его последующие письма в ЦК КПВ и статьи. Он осознал, что совместная борьба против фашизма требует преодоления разногласий между коммунистами и социал-демократами, а также отверг тезис о «социал-фашизме»[91].
Однако, несмотря на то что Кун публично заявил о поддержке нового курса Коминтерна, он не был избран в Президиум ИККИ, более того, проблематичным стало даже его пребывание в составе Исполкома.
К концу работы конгресса Ф. Хусти узнал от Мануильского, в чем, собственно обвиняется Кун. Здесь были противопоставление «зиновьевского» периода и нового этапа руководства в деятельности Коминтерна, ошибки, допущенные в оценке Народного фронта во Франции, позиция в вопросе об исключении Троцкого из партии (в конце 1926 г. Кун предложил отложить обсуждение этого вопроса), встреча Нового года у Каменева после исключения последнего из партии и др. По мнению венгерского исследователя Д. Боршани, истинной причиной изменившегося отношения было несогласие Куна с политикой Народного фронта, новым руководством Коминтерна, и прежде всего Мануильским и Димитровым[92]. Но вопрос этот, с учетом пересмотра своих взглядов Куном, не настолько однозначен и, видимо, требует дальнейшего изучения.
Вопрос о Купе не был закрыт и после VII конгресса Коминтерна. Велось дальнейшее разбирательство его дела. 5 сентября 1936 г. на заседании Секретариата ИККИ он был освобожден от всех постов не только в Коминтерне, по и в руководстве КПВ. Его обвинили в кампании против линии Коминтерна и руководства ИККИ, в «разлагающих действиях» в рядах КПВ. Еще до вынесения этих решений, Кун, которого ознакомили с проектом решения, 7 мая 1936 г. писал Димитрову, что «за положение в партии я несу политическую ответственность вместе с другими членами ЦК; более того, моя ответственность самая тяжкая. Однако… я не могу на себя брать ответственность за то, в чем я не виноват. Я никогда не саботировал решений VII конгресса и, насколько имел возможность, даже участвовал в выработке его решений…
Я никогда не врал Коминтерну, как это утверждается в проекте решения по вопросу о профсоюзах»[93]. И в самом деле, Кун начал исправлять свои ошибки, искренне стремился изменить сектантскую линию КПВ, приступил к реализации политики Народного фронта. Однако вокруг него уже сложилась обстановка недоверия.
Сегодня трудно сказать, на основании каких конкретных документов был составлен проект решения Секретариата ИККИ по делу Куна.
Но нельзя не учитывать, что в 30-е годы отдельные, даже незначительные ошибки, возможные заблуждения могли стать роковыми. Таковыми они стали и для Куна. Практически наступил конец его политической деятельности. Его жена в своих воспоминаниях указала еще одну, по ее мнению, главную причину гибели мужа — отношение к нему Сталина. Она пишет: «Суть заключалась в том, что Бела Кун не популяризировал Сталина перед зарубежными рабочими партиями в такой мере, как это тому хотелось. Справедливости ради следует сказать, что тогда Бела Кун признавал способности Сталина, особенно как энергичного организатора, в котором нуждалась страна в тех экономических условиях. Но он ни в коем случае не соглашался с тем, чтобы, принижая роль Ленина, создавать ему культ личности… Он считал также, что, хотя российская делегация в Коминтерне и играет решающую роль, но зарубежные партии, в том числе и небольшие… должны иметь больше самостоятельности. Из-за этого попал он в „немилость“ у Сталина»
