Бэль, или Сказка в Париже - [4]

«Москва, Москва, уж ты ли это? — вертелся у него на языке дурацкий, под старину, вопрос, выплывший из каких-то закоулков памяти. Он ухмыльнулся: — Ну надо же! Всего-то несколько лет… Это, скажу я вам, братцы, ни с чем не вяжется! Однако факт!.. А Венька с Максимом каковы! — подумал Егор о своих бывших одноклассниках, с которыми поддерживал дружескую переписку. — Хотя, собственно, что они стали бы мне сообщать в своих коротких письмах? Как все тут меняется? Слава богу, что хоть о себе-то писали! Дед же вообще всегда немногословен… Ну что ж, забавно! Чудненько! Приятно и волнующе, черт возьми! Похоже, и на нашу улицу пришел наконец праздник!» — не без удовольствия отметил Егор.

Знакомый дедовский подъезд, однако, глаз не радовал. Все та же серо-зеленая обшарпанная краска на стенах, уныло дополняемая двумя рядами таких же серых, покореженных хулиганской рукой почтовых ящиков да исцарапанные пластиковые дверцы лифта с отошедшей обшивкой по краям.

Егор вызвал лифт и поднялся на седьмой этаж. Играя едва заметной улыбкой в предвкушении встречи с дедом, он подошел к двери в холл коридора и хотел было нажать на знакомую кнопку звонка под номером 43, но дверь была приоткрыта. Сделав шаг за порог, Егор остолбенело остановился: между двумя дверьми — дедовской и соседей, Калединых, — стояла фиолетовая крышка гроба. Сердце Егора учащенно забилось, и он почувствовал, как с его лица схлынула краска и потекла куда-то в глубину нутра.

«Дед! Господи! Вот почему он меня вызывал! Наверное, был смертельно болен! — И сердце Егора истошно завыло. — Не успел, не успел! Но как же так?! Всего три дня назад он звонил Калединым и просил их сообщить деду о своем прибытии! Значит, три дня назад с ним было все в порядке. Ах, черт! Когда же это могло случиться?!»

Он постоял еще немного, стараясь справиться с паническим волнением, а потом решительно толкнул дверь квартиры, рассчитывая почему-то, что она не закрыта, как и предыдущая, коридорная. Однако она была закрыта, и Егор робко постучал. С той стороны тотчас раздались шаги, щелкнула задвижка, повернулся ключ, и через мгновение в сумрачном проеме абсолютно живой дед собственной персоной предстал перед Егором.

— Дед! Слава богу! — только и успел вымолвить Егор, перед тем как почувствовал его старческие объятия.

— Егорка! — радостно шептал дед, поочередно касаясь щек внука неловкими поцелуями, приправляемыми щекоткой колючих небритых стариковских скул.

— Ну что ж мы за порогом-то?! — Дед потянул Егора за рукав в глубь квартиры.

— Проходи, только не шуми! — сказал он полушепотом, закрывая за собой дверь на задвижку. — У меня Марьюшка спит, внучка Калединых, Яночкина дочь.

Егор снял ветровку и принялся убирать с прохода свой чемодан и сумку. Дед взялся ему помогать.

— Задвинем пока под вешалку, — сказал он и, кряхтя, схватился за чемодан.

— У Калединых кто-то умер? — спросил Егор.

— Беда у них, Егорка. — Дед горестно вздохнул. — Наистрашнейшая! У Яночки мужа убили, молодого совсем. Ты помнишь Яночку?

— Помню, но довольно смутно. Она же была совсем маленькой, когда мы уезжали.

— Ну да, конечно!

— Сколько же ей теперь, если у нее уже дочка?

— Двадцать два вроде!

— А дочке сколько?

— Годика полтора.

— А как же убили ее мужа?

— Прямо в квартире и убили. Господи! — Дед сокрушенно махнул рукой. — У нас теперь сплошной криминал, мы уже и удивляться разучились!

— Он что, был бизнесменом, новым русским?

— Да какой там! Художником он был, реставратором! Проходи, Егорка, может, примешь душ с дороги?

— С удовольствием!

— Ну давай, давай! Иди в ванную, а потом я кормить тебя буду. Сейчас полотенце принесу. — Дед суетливо засеменил в комнату.

Егор огляделся. Любимая им в детстве трехкомнатная квартира деда-академика, казавшаяся когда-то большой, комфортной и добротной, была теперь совсем убогой, обветшалой и запущенной. Грязные, выцветшие обои, отклеившиеся в некоторых местах, потускневшие без ухода деревянные массивные двери, вытершийся пролысинами дубовый расщелившийся паркет да унылые, посеревшие от пыли шерстяные ковры.

Егор вздыхал, поглядывая на эту неприглядную картину, свидетельствовавшую об отсутствии женской руки. Вспоминал: у деда когда-то была домработница — он нанял ее сразу после смерти бабушки, Егору тогда было лет восемь, женщину эту звали Людмилой. Интересно, почему дед от нее отказался, ведь в средствах стеснен не был. Странный все-таки он какой-то! То шиковал в советчину, делая грандиозные ремонты в квартире не реже одного раза в два года, распылял свою академическую зарплату на шикарные подарки близким и друзьям, а уж его, Егора, баловал непомерно, предоставляя все, в чем ребенку отказывали родители. Стоило только поплакаться деду, как очередная прихоть внука моментально исполнялась. Единственное, в чем дед отказал однажды четырнадцатилетнему Егору, был мотоцикл. Теперь же, видно, совсем закрохоборился. Может, таким странным образом проявлялась его старость, стало безразлично все внешнее, не относящееся к наполненному своим индивидуальным, особо значимым содержанием внутреннему? Как знать!

«Ладно, — подумал Егор, — если не удастся сманить деда в Америку, придется устроить грандиозный ремонт и нанять домработницу».