Бегущие по ветрам - [54]

— Ты это к чему?

— Да так, просто к слову… Задумался малость.

Земель хмуро взглянул на небо. Облака облепили его со всех сторон, просветов не видать, но это не так уж и плохо, армы не любят дожди, это несомненно задержит их приход к ирбийской крепости.

— Тот, кого все вокруг громко называли дураком, скорее всего дураком никогда и не был. Просто выделялся чем-то из общины. Так уж устроены люди, если кто-то чем-то отличается от их большинства, то его гонят, клюют, бьют, унижают. Почему? Ответ прост, да потому что видят в нем скрытую опасность. Видят, что их-то самих очень много, а толку-то в них во всех очень мало.

— Также, как армы относятся к нам? За что хотят побороть, за что хотят уничтожить?

— За то, что верим в других богов, живем по-иному, нежели они. Правила у нас иные, обычаи, словом — культура. Они же называют нас дураками, не случайно, ведь мы слабы в сравнении с их мощью, и все же… они чего-то боятся.

Ниакар фыркнул:

— Раздражаем мы их, вот и все.

— Это одно и то же.

— Ну ежели так, то уместно вспомнить известную поговорку про дураков…

— Везет дуракам?

— Ну. Так говорят.

— Вот именно, говорят. Те, кто говорит, сами дураки, потому что везет всегда умным, тем, кто умеет меняться. Многие считают, что дурак — это тот, кто не умеет читать и писать, но они ошибаются…

— Дурак — это тот, кто не умеет меняться… или приспосабливаться.

Земель посмотрел в чащу надвигающегося леса, лицо скривилось.

— Посмотрим, — молвил он. — Сможем ли мы приспособиться. Во-он там! Среди этих вековых деревьев, голодных зверей, лютого холода и ничего не понимающего голода.

Рис 24: Вереница повозок огибает глубокий овраг. (Вид с высоты птичьего полета)

В лесу было мрачно и сыро. Только воздух казался более свежим, все остальное наводило на мысли о том, что скоро ночь, холод, страх. Ирбы шли по краю, но повозки все равно с большим трудом пробирались сквозь заросли высоких трав, колеса проваливались и застревали в верхнем слое гнилых листьев и еловых иголок, приходилось подталкивать, ломая и без этого усталые спины. Впереди были ратники с мечами на изготовку, они протаптывали и прорубали дорогу лошадям, за ратниками двигались земледельцы, после женщины и дети, и только потом повозки. Иногда лошади вдруг пугались чего-то, возможно чуяли волков или змей, начинали упрямиться, иногда заходили туда, где пройти дальше было просто невозможно. Извозчики злились, били хлыстами, ведь перегруженные телеги развернуть непросто, это обычно занимает много времени и усилий.

До вечера ирбы прошли немного. Остановились, когда перед глазами возникло большое молодое болото. На обследования дальнейшей дороги понадобилось бы немало времени, поэтому приняли решение разбить лагерь прямо здесь, а дальше отправляться уже на следующий день.

Мужчины быстро установили походные шатры, слава богам, такие у ирбов были всегда и в большом количестве. Многие остались еще с давних времен. Это были шатры Земеля и его дружины, тех времен, когда они еще не жили в одном месте больше года, тех времен, когда большую часть времени молодой братство проводило в странствиях…

Сейчас подростки собрали хворост, женщины запалили костры, взялись готовить пищу. У каждого костра расположились по несколько семей, то были земледельцы и жены военных, сами же ратоборцы держались вместе, расположившись чуть в стороне, у отдельных костров. Похлебку вояки тоже сготовили сами, без участия жен, кто-то из них даже затянул веселую песню, друзья сразу подхватили и тогда стало ясно, что теперь уж песни не замолкнут почти до самого рассвета.

Вождь поставил свой шатер недалеко от шатров своих воинов. С ним вместе, невдалеке от шатра, находились два советника, главный волхв, хозяйственник Ниакар, единственный с женой и сыновьями, а также воевода Геррам и лекарь Костоправ. Костер у вождя был один, собравшиеся сидели вокруг, над пламенем коптился котелок с кашей.

— Вечер теплый, — заметил Ниакар. — Значит день нас ждет солнечный.

— Да, — согласился воевода Геррам, — потеплело.

— Ветер пропал, поэтому и потеплело, — подытожил Войдан, первый советник.

Мунн хмыкнул, безнадежно махнул рукой в сторону Войдана, проговорил:

— Потеплело потому, что у костра, а ветра не чуешь, потому что в лесу деревья защищают.

— Середина лета, Мунн, — заворчал Войдан. — А ты говоришь так, будто уже наступила зима.

— Для нас наступило время, которое гораздо хуже зимы.

— Не сгущай краски. Тем паче, что зимой будет еще хуже!

Мунн привстал, взял в руки ложку, помешал кашу в котелке, пару ложечек попробовал.

— Ну как, ничего? — спросил Геррам, кашу готовил он, вместе с женой Ниакара.

— Сойдет. А что касается зимы, то до нее еще дожить надо.

Второй советник, по имени Грай, передернул плечами, поплотней закутался в волчонку, потер ладони одна о другую.

— Ты-то точно доживешь, Мунн, — сказал он. — Вон смотри, мы еще кашу даже и понюхать не успели, а ты, видать, уже пол котелка вылакал.

— Лжешь, я только ложечку!

— Смотря что брать за ложечку?

— Ложечка — она и у руннов ложечка.

— Во-во. Лопата — это, так сказать, тоже ложечка… даже очень неплохая ложечка.

XII

Мерко и Тора шли целый день, не особо торопясь, мирно болтая. Говорила в основном девушка, рассказывала о своей чудесной стране, о своем чудесном народе. Лишь иногда она позволяла вставить несколько слов своему спутнику, он, конечно, говорил о лесе, о животных, о том, что он чувствует, когда рядом такой живой и прекрасный мир со своими законами, неторопливой жизнью, тягой к постоянству и неизменности. Ну а когда говорила ламулийка, Мерко был совсем даже не против, он видел, что ей нравиться рассказывать, а ему было изумительно приятно слушать ее прекрасный мелодичный голос. Ему приходилось по сердцу то, какие она выбирает слова, как она строит предложения, как повышает или понижает тон.