Бегство в Этрурии - [12]

— Самокатчики? — спросил фельдфебель и придирчиво оглядел их машины. — Да, видел там, — тот же неопределенный жест рукой, — кучку-другую таких вот бедолаг. Пожалуй, кроме них, там никого и не осталось… Я хочу сказать-в непосредственной близости к противнику. А вы поторапливайтесь, орлы, — хмыкнул он. — Не то опоздаете. Не ровен час, заприходуют там без вас ваших соратничков!

— Как-нибудь обойдется! — вяло отмахнулся Вернер.

А фельдфебель рассмеялся — хоть и раскатисто, но как-то невесело — и зашагал дальше.

Некоторое время дорога еще шла меж полями, потом ландшафт изменился, потянулись холмы, и дорога стала петлять, то поднимаясь по склонам, то ныряя к подножию. Из толщи холмов то тут, то там выступали целые скалы из светлого пористого камня с промоинами, образующими вход в пещеру. Перед одной из них стоял на посту часовой; он сообщил им, что внутри, в пещере, огромный склад боеприпасов. Природа вокруг становилась все романтичнее, а сумерки все гуще. Впервые за много дней небо в этот вечер затянуло тучами, стало пасмурно, задул порывистый теплый ветер, и они зашагали вперед довольно быстро. За одним из поворотов на дне долины неожиданно вынырнули домики Вейано. Они остановились, издалека настороженно вглядываясь в его улицы.

— Надеюсь, наших там уже нет, — вслух подумал Вернер.

В сгущающихся сумерках Вейано казался совершенно безлюдным. Из печных труб, торчавших над плоскими черепичными крышами, не вился дымок. Некоторые дома были явно разрушены при бомбардировке. Они решились и вошли в городок.

Дома, как и во всех маленьких итальянских городках, были высокие, серые, сложенные из грубо обтесанных камней; сейчас они казались заброшенными. Вернер с Эрихом углубились в узенькие переулки, в которых, кроме их собственных гулких шагов и звяканья самокатов, не слышалось ни звука. Внезапно оба встали как вкопанные, потому что в голову обоим одновременно пришла одна и та же мысль: а не пересидеть ли в этих домах, пока сюда не придут те, другие? В этих домах, наверно, есть и постели, и комнаты, где найдется укромный уголок, куда можно забиться и ждать. Осторожно вошли они в одну из дверей. Внутри было темно и душно, пахло соломой, холодным камнем и экскрементами. Жуткая тишина стояла в доме. Наверх вела узкая, слегка изогнутая лестница, облицованная холодным серым камнем. К стене была прислонена лопата. Не говоря друг другу ни слова, они разом повернулись и вышли на улицу.

Темные провалы окон были как бы перечеркнуты штрихами веревок, на которых обычно сушат белье или початки кукурузы. Один раз улицу перебежала кошка.

На выезде из города, там, где дорога спускалась к ущелью, высились полуразрушенные городские ворота. Они нависали над шоссе тяжелой, темной и грозной массой. Вернер и Эрих прошли под мрачными сводами и увидели белые фосфоресцирующие скалы, поднимавшиеся вверх с темно-зеленого дна пропасти, где — оба ясно расслышали тихое журчание воды — текла река. Они прошли по мосту, за которым начался медленный подъем: дорога вилась между скалами и пологими склонами, поросшими фисташковыми деревцами; их желтые цветы мягко светились в вечерней мгле.

Наверху перед ними раскинулось обширное плато, сплошь покрытое полями зреющих злаков. Было еще достаточно светло, чтобы разглядеть рассеянные тут и там небольшие соломенные шалашики, похожие на походные палатки, — итальянцы называют их «капаннас».

— Это как раз то, что нам нужно, — сразу сказал Вернер. — В шалашике и заночуем.

Он вытащил карту и начал ее изучать.

— Погляди-ка, — поднял он глаза на Эриха, тыча пальцем в карту. — Эскадрон двигался на Ориоло. Завтра он наверняка оттуда уйдет. Нам с тобой придется вот здесь свернуть направо и идти на юго-запад. На шоссе оставаться нельзя, оно — единственный путь, по которому бросятся наши, когда решат отступать. Здесь мы неизбежно столкнемся с ними нос к носу.

Он заметил, что Эрих его не слушает, и сложил карту.

— Теперь надо бы подыскать надежное местечко для ночевки, — сказал он, помолчав.

Справа от них склон спускался в другую долину. Свернув с шоссе, они долго шагали по полю, пока не наткнулись на «капанну», ее с дороги не было видно. Спрятав самокаты в высокой пшенице, они уселись у входа в шалаш и принялись за печенье и шоколад, запивая водой из фляжек. Открывавшийся перед ними ландшафт поражал величием, пустынностью и благородством форм; необъятное, затянутое темными тучами небо нависало над причудливыми изгибами горного пейзажа. Долины и хребты тянулись вдаль насколько хватал глаз, до самого горизонта, где желтоватое свечение долго не могло погаснуть. Изредка вдали полыхали зарницы. Оба вдруг ощутили свое одиночество.

На поверку «капанна» оказалась просто соломенной крышей, поставленной прямо на землю. Стен не было, так что внутри было довольно тесно, и они лежали, прижавшись друг к другу. Вход они завесили плащ-палаткой, чтобы ночью не продрогнуть. Прежде чем заснуть, Вернер сказал в душную темноту:

— Вот ты и спишь под соломенной крышей, как у себя дома в Гольштейне.

И оба подумали о доме, а Вернер еще и о том, что его затея принесла бы ему куда больше радости, если бы не Эрих со своими страхами.