Бегство г-на Монда - [21]

– Два розовых, бармен.

Она демонстративно грызла оливки. Пристально разглядывала посетителей – и мужчин, и женщин. Злилась, что никого не знает, что она новенькая, на которую все смотрят не без удивления из-за ее дешевого платья и скромного пальто.

– Пойдем обедать.

У нее нашелся адрес и для этого. Потом, с некоторым смущением, она сказала:

– Не возражаете, если вернетесь один?.. О, дело совсем не в том, о чем вы думаете. Поверьте, после всего, что я пережила, мужчины мне опротивели, и теперь уж я не попадусь на удочку. Но я не хочу быть вам обузой. У вас ведь своя жизнь, верно? Вы были так любезны! Я уверена, что встречу кого-нибудь из знакомых. В Лилле я перезнакомилась со всеми артистами, которые приезжали на гастроли...

Спать он не лег, а пошел прогуляться в одиночестве по улицам. Потом, уже устав ходить, забрел в кино. Еще один знакомый образ, который наплывал из таинственных запасников памяти: билетерша с электрическим фонариком ведет одинокого пожилого мужчину по темному залу, где уже начался фильм, звучат голоса, и на экране жестикулируют люди, более крупные, чем в натуре.

Когда он вернулся в «Жерлис» – так называлась его гостиница и пивная, – в зале за столиком он заметил Жюли среди группы акробатов. Она видела, как он проходил. Он понял, что она говорит о нем. Он поднялся в номер, а она пришла четверть часа спустя и в этот раз разделась при нем.

– Он обещал похлопотать обо мне. Шикарный тип.

Его отец, итальянец, был каменщиком, и он начал с того же.

Еще день, потом другой, и г-н Монд стал уже привыкать, порой даже не думал об этом. В тот день после обеда Жюли решила:

– Я посплю часок – ночью поздно вернулась. Вы днем не спите?

Ему тоже хотелось спать. Они поднимались друг за другом, и он представил себе пару, пары, сотни пар, поднимающихся именно так по ступенькам лестницы. И на него повеяло теплом.

Номер еще не убирали. Обе разобранные постели являли глазам синеватую белизну простыней; на подушке Жюли остались следы губной помады.

– Вы не раздеваетесь?

Обычно, когда он отдыхал днем – в Париже, в прежней жизни, ему это изредка удавалось, – он укладывался в одежде, подложив под обувь газету. Он снял пиджак, жилет. Знакомым уже ему извивающимся движением Жюли стянула платье через голову.

Она не слишком удивилась, когда он с расширенными от смущения глазами подошел к ней. Она явно ждала.

– Задерни шторы.

Она легла, оставив возле себя место. Думала о чем-то своем. Каждый раз, глядя на Жюли, он видел у нее на лбу складку, которую хорошо знал.

В сущности, она не сердилась. Так оно было естественнее. Но возникли новые проблемы, и спать ей вдруг расхотелось. Подперев голову рукой, упершись локтем в подушку, она смотрела на него с новым интересом, словно теперь получила право требовать у него отчета.

– А все-таки, чем ты занимаешься? И, поскольку он не понял точный смысл ее вопроса, она добавила:

– В первый день ты сказал, что ты рантье. На рантье ты не очень-то смахиваешь. По-моему, они выглядят иначе. Чем ты занимался раньше?

– Раньше чего?

– Ну, до того, как уйти?

Она неотвратимо приближалась к истине, как и тогда, когда ночью, сойдя с поезда в Ницце, шла к «Жерлису», где оказалась на своем месте.

– У тебя жена. И ты говорил, что есть дети. Как же ты ушел?

– Вот так.

– Поссорился с женой?

– Нет.

– Она молодая?

– Почти моих лет.

– Понятно.

– Что вам понятно?

– Тебе просто захотелось погулять. А когда кончатся деньги или устанешь...

– Нет, здесь другое.

– Что же тогда?

И он смущенно, стыдясь главным образом все опошлить глупыми словами на разобранной постели перед женщиной с обнаженной грудью, которую она теперь от него не прятала и которая больше не вызывала у него никаких желаний, пробормотал:

– Мне все надоело.

– Ну, как знаешь, – вздохнула она.

Жюли пошла мыться – сделать это сразу после любовных утех она поленилась – и из-за ширмы продолжала:

– Странный ты все-таки человек.

Он одевался. Спать уже не хотелось. Он не чувствовал себя несчастным. Даже мерзкий гризайль атмосферы был частью его стремлений.

– Тебе хоть нравится в Ницце? – спросила она еще, выйдя голой, с полотенцем в руке.

– Не знаю.

– И я тебе еще не надоела? Говори прямо. Я думаю, как же мы оказались вместе? Это не в моем характере... Парсонс обещал мне помочь. Он в хороших отношениях с художественным руководителем «Пингвина». Я скоро выкарабкаюсь.

Зачем она говорит, что бросит его? Он не хотел этого, что и попытался дать ей понять:

– Мне сейчас так хорошо...

Взглянув на него – она как раз надевала бюстгальтер, – Жюли расхохоталась; он впервые услышал, как она смеется.

– Да ты шутник! Словом, когда захочешь уйти, скажи... Позволь дать тебе один совет: купи себе другой костюм. Надеюсь, ты не скуп?

– Нет.

– Тогда оденься поприличней. Хочешь, я схожу с тобой? У твоей жены вкуса нет, что ли?

Она снова легла. Закурила сигарету, пустила дым в потолок.

– Если дело только в деньгах, скажи, не стесняйся.

– У меня есть деньги.

Пачка купюр, завернутых в газету, все еще лежала в чемодане, и он машинально взглянул на него. С тех пор как они остановились в «Жерлисе», он не закрывал чемодан на ключ, боясь обидеть свою спутницу. Под предлогом необходимости кое-что оттуда достать он убедился: пакет на месте.