Бегство. Документальный роман - [18]

Шрифт
Интервал

Моя славянская душа в еврейской упаковке,
Кляня остервенело быт, которым всяк по
⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ горло сыт,
Вдруг оборвется ловкачом, проделает кульбитик
⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ловкий,
И вырвется, чтобы сгореть, как чудо-камень
⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ антрацит.
Я побегу за ней: Постой! Что делать мне среди
⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ березок
С моей еврейскою пустой, такой типичной
⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀⠀упаковкой?
И рытвины и все канавы, меня считавшие
⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ тверезым,
Поймут, что я пустопорожен, как отгремевший
⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀шарабан.

Еврейско-русское дитя, я плакал, не стыдясь своих слез, плакал на скамье литовского костела, превращенного в советский храм культуры. Когда отец дочитал, по собору прокатился шквал аплодисментов. Я такое видел на литературных мероприятиях всего лишь несколько раз за всю жизнь. Ко мне обернулась какая-то старуха в мохеровой кофте, оскалившись в ужасающей улыбке; у нее было лицо скелета – ни щек, ни губ, ни подбородка, лишь кости, обтянутые пергаментом кожи, будто давным-давно в нее плеснули серной кислотой. Неужто отец рискнул проверить, как далеко он может зайти, бросая вызов системе и при этом не подвергаясь репрессиям? От него самого я позже узнал, что по возвращении в Москву его немедленно вызвали в секретариат СП и устроили выволочку за то, что он осмелился публично читать «сионистские стихи». (В советском новоязе термин «сионистский» еще в конце шестидесятых утратил свое изначальное значение и превратился в синоним всего открыто еврейского или иудейского). Скандал в Литве стал последней каплей. Или одной из последних.

Сделаем паузу и задумаемся о том, чего мои родители достигли в своих советских карьерах. Эту жизнь они сами построили, чтобы затем все потерять в мгновение ока. Я не могу не предвидеть вопросы циников и ерников: «Да ладно вам, преподаватель в престижном московском учебном заведении? Старший научный сотрудник в академическом институте и член Союза советских писателей? И что – им все было мало? Чего они еще хотели? Не многовато ли амбиций?» В конечном итоге – да, всего этого было мало! Парадокс принятого моими родителями решения об эмиграции в том и заключался, что к этому моменту они как раз вступали в высшую точку своей карьеры. Они решили эмигрировать именно тогда, когда их профессиональные обстоятельства наконец-то определились, несмотря на преграды, которые воздвигались у них на пути. Иными словами, родители по собственной воле ушли с советского поля боя именно тогда, когда, казалось бы, выиграли все сражения, которые непартийный и неноменклатурный еврей мог выиграть в Советском союзе поздне-брежневской поры.

За решением уехать из СССР стояли две основные причины: (1) антисемитизм, как на системно-государственном, так и на бытовом уровне, (2) гнет идеологии и культуры, который родители испытывали не только как евреи, но и как интеллигенты и гуманисты. Была еще и третья, тяготевшая над нами, личная причина: желание вывезти меня из страны до того, как я повзрослею. Жертвуя своими уже состоявшимися карьерами, мать и отец думали об мне и моем будущем. Они хотели спасти меня от еврейского одиночества и изгойства, с которым я столкнулся в школе, от травли и унижений, от советского промывания мозгов, от насильственной ассимиляции, и, наконец, от висевшего над надо мной призыва в армию…

В «Даме с собачкой» есть фраза, описывающая чувства мужа Анны уже после того, как она начала ездить в Москву на свидания с Гуровым. Анна говорила нелюбимому мужу, что будто бы ездит на консультации к гинекологу, и ее муж, надворный советник фон Дидериц, «верил и не верил». Я люблю эту чеховскую фразу за интонацию безнадежной нежности и за то, как ясно в ней передана вся бессмысленность и тщетность самокопания и рефлексии. Всю середину семидесятых, когда волна еврейской эмиграции ширилась и поднималась, достигая десятков тысяч в год, мои родители обдумывали перспективу отъезда, но продолжали работать и двигаться вверх по карьерным ступеням. Жили так, словно собирались и оставаться, и уезжать одновременно. После маминой командировки в Японию эмиграция превратилась у родителей в идею фикс. В 1977 году приятель моих родителей А.Т., бывший когда-то маминым поклонником, получил разрешение на выезд, и родители попросили его устроить приглашение (аффидавит) от папиного дяди Муни Шарира (Шраера), бывшего первопроходца-галуца, который жил cначала в подмандатной Палестине, потом в Израиле. (Как страна, подписавшая Хельсинкские соглашения, СССР внешне поддерживал идею «воссоединения» семей, и для получения визы на выезд из страны требовалось приглашение от родственников в Израиле.)

31 декабря 1978 года моя мама рассталась со своим любимым преподаванием, а отец – с любимой работой в институте Гамалея. Это жертвоприношение было предварительным условием для подачи документов на выезд. Для получения необходимых документов их заставили уволиться. Я хорошо помню бурную встречу 1979 года в нашей московской квартире. Праздник, которой устроили родители, являл собой символический разрыв с прошлым, и среди нашей гостей было трое американцев. Двое из них, брат и сестра, попали к нам неслучайно. Весли Ф., социолог из Нью-Йорка, был специалистом по советскому обществу и нередко бывал в Москве. В этот раз он приехал вместе со своей разведенной сестрой Джоун, разряженной в духе оперной Кармен. Брат и сестра были знакомы с нашими давними московскими друзьями, которые успели эмигрировать еще в начале 1970-х, и разыскали нас по приезде в Москву. Третий американский гость был предпринимателем из Лос-Анджелеса, который, если я правильно понял, работал в Тегеране и спешно уехал оттуда из-за накалившейся предреволюционной обстановки. Сестра социолога и бежавший из Ирана американец-нефтяник познакомились в американском посольстве за несколько дней до Нового года, и между ними на глазах у всех завязывался пылкий роман. Взрослые пили «Советское шампанское» с черной этикеткой, закусывая копченой осетриной и икрой, и поднимали тост «За следующий Новый год – уже в Нью-Йорке!» В тот вечер мама с папой пребывали в состоянии эйфории, предвкушая скорое начало новой жизни.


Еще от автора Максим Давидович Шраер
Бунин и Набоков. История соперничества

Имена гениев русской словесности Ивана Бунина и Владимира Набокова соединены для нас языком и эпохой, масштабом дарования, жизнью и творчеством в эмиграции. Но есть между этими писателями и другая, личная связь. В новой книге русско-американского писателя Максима Д. Шраера захватывающий сюжет многолетних и сложных отношений между Буниным и Набоковым разворачивается на фоне истории русской эмиграции с 1920-х до 1970-х годов. Как формируются литературные легенды? Что стояло за соперничеством двух гениев, и как это соперничество повлияло на современную русскую культуру? Эта яркая, уникальная по своему подходу книга вскрывает целые пласты неизвестных архивных материалов, включая переписку Бунина и Набокова.


Американский романс

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Генрих Сапгир. Классик авангарда

Эта первая книга о жизни и творчестве выдающегося поэта, прозаика и переводчика, лидера неподцензурного советского авангарда Генриха Сапгира (1928‒1999) вышла в 2004 году и получила признание в России и за рубежом. Книга выходит в исправленном и дополненном виде. Авторы книги — живущие в США писатели Давид Шраер-Петров и Максим Д. Шраер. Авторы на протяжении многих лет близко дружили с Сапгиром. В книге сочетаются аналитический и мемуарный подходы к наследию классика авангарда.


В ожидании Америки

Максиму Д. Шраеру, русско-американскому писателю и профессору литературы, едва исполнилось двадцать, когда он с родителями покинул СССР. Прошлое еврейской семьи уместилось в пяти чемоданах багажа. Позади — годы отказа, впереди — полная неизвестность. Когда самолет из Москвы приземлился в Вене, для бывших советских граждан началась новая жизнь. Эмиграция пугала и поражала одновременно. Три месяца, проведенные в Австрии и Италии в ожидании американской визы, превратились для героя и всего почтенного семейства в настоящее приключение на пути к долгожданной Америке.Авторизованный перевод с английского.Главы 1–2, 4–8 и интерлюдию «Рубени из Эсфахана» перевела с английского Маша Аршинова при участии автора.


Ньюхэйвенские сонеты

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Исчезновение Залмана

«Исчезновение Залмана» – сборник рассказов русско-американского двуязычного писателя Максима Д. Шраера. Вступая в диалог с творческим наследием И. Бабеля, В. Набокова, И. Б. Зингера и Б. Маламуда, художественная проза Шраера развивает традиции русской и еврейской литературы в США. Это книга о жизни выходцев из СССР в современной Америке: эмоционально накаленные взаимоотношения, проблемы смешанных браков и сложность выбора между любовью и принадлежностью к религии…


Рекомендуем почитать
Невилл Чемберлен

Фамилия Чемберлен известна у нас почти всем благодаря популярному в 1920-е годы флешмобу «Наш ответ Чемберлену!», ставшему поговоркой (кому и за что требовался ответ, читатель узнает по ходу повествования). В книге речь идет о младшем из знаменитой династии Чемберленов — Невилле (1869–1940), которому удалось взойти на вершину власти Британской империи — стать премьер-министром. Именно этот Чемберлен, получивший прозвище «Джентльмен с зонтиком», трижды летал к Гитлеру в сентябре 1938 года и по сути убедил его подписать Мюнхенское соглашение, полагая при этом, что гарантирует «мир для нашего поколения».


Победоносцев. Русский Торквемада

Константин Петрович Победоносцев — один из самых влиятельных чиновников в российской истории. Наставник двух царей и автор многих высочайших манифестов четверть века определял церковную политику и преследовал инаковерие, авторитетно высказывался о методах воспитания и способах ведения войны, давал рекомендации по поддержанию курса рубля и композиции художественных произведений. Занимая высокие посты, он ненавидел бюрократическую систему. Победоносцев имел мрачную репутацию душителя свободы, при этом к нему шел поток обращений не только единомышленников, но и оппонентов, убежденных в его бескорыстности и беспристрастии.


Великие заговоры

Заговоры против императоров, тиранов, правителей государств — это одна из самых драматических и кровавых страниц мировой истории. Итальянский писатель Антонио Грациози сделал уникальную попытку собрать воедино самые известные и поражающие своей жестокостью и вероломностью заговоры. Кто прав, а кто виноват в этих смертоносных поединках, на чьей стороне суд истории: жертвы или убийцы? Вот вопросы, на которые пытается дать ответ автор. Книга, словно богатое ожерелье, щедро усыпана массой исторических фактов, наблюдений, событий. Нет сомнений, что она доставит огромное удовольствие всем любителям истории, невероятных приключений и просто острых ощущений.


Фаворские. Жизнь семьи университетского профессора. 1890-1953. Воспоминания

Мемуары известного ученого, преподавателя Ленинградского университета, профессора, доктора химических наук Татьяны Алексеевны Фаворской (1890–1986) — живая летопись замечательной русской семьи, в которой отразились разные эпохи российской истории с конца XIX до середины XX века. Судьба семейства Фаворских неразрывно связана с историей Санкт-Петербургского университета. Центральной фигурой повествования является отец Т. А. Фаворской — знаменитый химик, академик, профессор Петербургского (Петроградского, Ленинградского) университета Алексей Евграфович Фаворский (1860–1945), вошедший в пантеон выдающихся русских ученых-химиков.


Южноуральцы в боях и труде

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Кто Вы, «Железный Феликс»?

Оценки личности и деятельности Феликса Дзержинского до сих пор вызывают много споров: от «рыцаря революции», «солдата великих боёв», «борца за народное дело» до «апостола террора», «кровожадного льва революции», «палача и душителя свободы». Он был одним из ярких представителей плеяды пламенных революционеров, «ленинской гвардии» — жесткий, принципиальный, бес— компромиссный и беспощадный к врагам социалистической революции. Как случилось, что Дзержинский, занимавший ключевые посты в правительстве Советской России, не имел даже аттестата об образовании? Как относился Железный Феликс к женщинам? Почему ревнитель революционной законности в дни «красного террора» единолично решал судьбы многих людей без суда и следствия, не испытывая при этом ни жалости, ни снисхождения к политическим противникам? Какова истинная причина скоропостижной кончины Феликса Дзержинского? Ответы на эти и многие другие вопросы читатель найдет в книге.