Беглый дедушка - [5]

Я тогда поступил умно: подождал, пока приятное победило, выдохнул с облегчением и быстро сунул ключ в старый замок. Обратно дороги не было.

Спустившись под наш с мамой дом, мы пошли направо, в сторону дома Матраса. Там по дороге было интересно: трубы всякие, кабели, железные ящички с гудящим внутри электричеством. Подвалы всегда интересны. Если захотеть, можно было классно поиграть в космический корабль. Мы и играли, когда были маленькими, классе в первом. А сейчас прошли мимо всего космического, подсвечивая фонарями, и подошли к торцу дома Матраса. Здесь заканчивалась наша территория и начинался внешний мир, полный тревожащихся за наше будущее взрослых. Врачи тревожились, полицейские тревожились, продавцы и учителя, водители и дворники, пожарные и библиотекари – все за нас тревожились больше нас.

И только космонавты никогда не тревожились. Они всегда улыбались из телевизора, рассказывали о том, как им работается на МКС, и поздравляли людей с праздниками. Жизнь у них на орбите была шикарной, что и говорить. Именно поэтому хотелось их слушаться. А тех, кто тревожился, не хотелось, потому что они очень хотели, чтобы мы знали, как они за нас боятся. А какая разница, за кого человек боится, за себя или за тебя? Все равно ведь боится. Рядом с тем, кто боится, не всегда хочется быть, мягко говоря.

Это мама меня научила словам «мягко говоря». Означает, что говоришь так, будто у тебя нет зубов и ты не можешь укусить. Хотя и надо бы иногда, мягко говоря.

Дошли мы, значит, до конца дома, притащили пару-тройку потайных знакомых кирпичиков, дотянулись до подвального окна и открыли его. Понятно, не в первый раз мы это делали. Поворачиваешь ручку «стеклопакета» – это так наши окна называются – тянешь на себя, перелазишь потом аккуратно через «стеклопакет», чтобы стекло не лопнуло – и ты в кустах. Мы даже прикрывали окно за собой, привязав к ручке верёвочку, чтобы никто не догадался, что два пацана через это окно выбрались из подвала.

Так и сейчас, мы выбрались из подвала, осмотрелись, как партизаны, чтобы никого не было, и бегом через задний двор к лесопосадкам.

Лесопосадки были «дурным местом», потому что там было много дураков когда-то, и это место они считали своим. Мама ещё говорила, что только дурак пойдёт гулять в лесопосадки, потому что там море битого стекла, прочий всякий мусор, бомжи и собачьи произведения. Что правда, то правда, всего этого там было навалом. Лучшее место, чтобы играть в исследователей дальних планет: с инопланетянами, опасностями и дурным запахом.

Говорили, что здесь скоро всё подчистят и сделают парк. Нам было не жалко, мы своё уже отыграли, когда были маленькими. Пусть строят свой парк.

Хорошо, что наш дом – наша большая буква «Г», если смотреть из космоса – стоял на самом краешке микрорайона. Между домом и лесопосадками других домов не было, прохожих не было, и машин не было – тут вообще никакой дороги не было. Нам это даже нравилось, потому что в космосе у космонавтов тоже дорог нет, они сквозь пустоту летят.

Скорым шагом добравшись до лесопосадок – которые станут парком, как гусеница бабочкой – мы оказались в кустах из мелких ёлок и сосен. Это я так говорю, чтобы сделать Матрасу приятное. Он однажды обозвал маленькую ёлку «кустом», а потом спорить со мною начал, мол, пока дерево маленькое – оно куст, а когда вырастет – тогда оно уже не куст, а дерево.

– Когда оно маленькое – оно маленькое дерево, а не куст, – не согласился я с Матрасом, – А куст – это вообще другое растение. Ты когда-нибудь видел, чтобы из куста смородины выросла берёза?

– Из куста смородины вырастет смородиновое дерево, – сказал упрямый Матрас.

– Тогда ты – куст человека, – подытожил я наш разговор, чтобы согласиться с Матрасом и сделать ему приятное.

– Типа, когда вырасту, стану деревом, – пробурчал Матрас.

С этим я тоже согласился, чтобы Матрасу стало совсем хорошо, ведь он мой лучший друг. Вот как тогда согласился, так до сих пор и соглашаюсь каждый раз, когда вижу кусты.

А сейчас мы в кусты забрались, осмотрелись в отсеках, как в кино про подводную лодку – всё ли у нас в порядке? Порядок – это когда всё на своих местах. В данном случае выходило наоборот, порядок – это когда никого нет на местах. Никаких взрослых: как обычных, одомашненных, так и не обычных – бомжей. Не было ни гуляющих, ни выпивающих, ни просто без толку шумящих людей, и это «вызывало странные чувства». С одной стороны – радовало своей безопасностью, с другой – огорчало отсутствием риска.

Кажется, Матрас это тоже заметил. У него такое лицо было, словно ему велик пообещали, но не дали. Вернее, дали, но не велосипед, а леща.

– Не огорчайся, – подбодрил я друга, – неприятности ещё будут. Нам через кладбище два раза топать, сначала туда, потом обратно.

– Да, это радует, – согласился Матрас, и даже заулыбался.

И мы отважно пошагали сначала сквозь кустистые хвойные, потом обнаглели и «выперлись», как сказал бы Матрасов отец, на дорогу, которую народ протоптал сквозь лесопосадки, как тропу к нерукотворному памятнику Пушкину. По дороге шагать было легче. Я заметил, что несмотря на то, что преодолевать препятствия настоящему мужчине нравится, к манящей неизвестности иногда проще пройти прямой дорогой.