Беглецы и чародеи. 39 лучших рассказов 2007 года - [16]

— Очень приятно, — ответила она. — Я вышиваю ковры.

Витор Обадия открыл рот, чтобы сказать, что это ему очень приятно, но передумал и рот закрыл.

— Я бы хотела посмотреть на вашу полицию, — задумчиво пробормотала Мария Ампару, не глядя на Витора Обадию. — А вы бы хотели посмотреть на мои ковры?

— Соглашайся, инспектор, — громыхнула кузина Мафалда, прикуривая новую сигарету от уже почти докуренной. — Мария Ампару кому попало свои ковры не показывает.

* * *

В комнате у Марии Ампару стояло огромное кресло, заваленное недорасшитыми коврами.

— Простите, — сказала она извиняющимся тоном. — У меня нет кровати. Я обычно в кресле сплю, мне так удобнее.

Эту ночь Витор Обадия и Мария Ампару провели на груде джутовых дорожек. Утром у полицейского инспектора болела шея. У Марии Ампару не болело ничего, и она выглядела очень довольной, даже бледные щечки слегка порозовели.

* * *

— Я пока медленно вышиваю, — говорила Мария Ампару, и иголка в ее руках мелькала с такой скоростью, что полицейского инспектора начинало подташнивать, — но это же я пока учусь. Со временем я буду вышивать значительно быстрее.

Мария Ампару спала очень мало — часа два-три. Потом она тихонько вставала и вышивала Витору Обадии записку на квадратике из джутовой дорожки. Записки были все разные. Например: «Посмотрите, инспектор, какое солнце!» или «Инспектор, вы сегодня громко храпели, вам не стоит плотно есть на ночь».

Пока инспектор чистил зубы, Мария Ампару готовила ему с собой бутерброды. Бутерброды она тоже заворачивала в обрывки джутовой дорожки. Когда Витор Обадия в одиннадцать часов перекусывал бутербродом, кусочки джута скрипели у него на зубах.

* * *

Мария Ампару никогда не была разговорчивой, а со временем и вовсе замолчала. Она целыми днями сидела в кресле и вышивала ковры. Полицейский инспектор Витор Обадия чувствовал себя неуютно.

— Может, я тебя стесняю? — спрашивал он. — Может, ты хочешь, чтобы я ушел?

Мария Ампару качала головой. Нет, вышивала она красным по серому джуту, нет, нет, нет, не уходите, с вами так хорошо вышивается.

* * *

Однажды полицейский инспектор Витор Обадия забыл дома бутерброды, а выйти пообедать не успел. С дороги он позвонил Марии Ампару, чтобы спросить, не хочет ли она вечером пойти с ним в ресторан. Мария Ампару взяла трубку, но ничего в нее не сказала. Витор Обадия закрыл глаза и представил, как она сидит, зажав трубку между ухом и плечом, и вышивает.

— Если хочешь пойти со мной в ресторан, — сказал он, — помолчи один раз. Если не хочешь — помолчи два раза.

Мария Ампару помолчала два раза.

— Я ужасно голодный, — сказал полицейский инспектор. — У нас разве есть дома еда?

Мария Ампару помолчала один раз.

— Тогда я еду, — сказал полицейский инспектор и повесил трубку.

Когда он приехал домой, на кухонном столе лежали джутовые квадратики. На одном было вышито: «Суп „Жулиана“ с овощами». На другом: «Бифштекс в сливочном соусе с грибами и яйцом».

Мария Ампару сидела в кресле и спешно вышивала на последнем квадратике: «Манговый мусс».

— Я так больше не могу! — полицейский инспектор стукнул кулаком по столу и смахнул на пол квадратик с супом «Жулиана». — Я ухожу! Насовсем!

— Ты разлил суп, — всхлипнула Мария Ампару и кинула в инспектора квадратиком с недовышитым манговым муссом.

* * *

— Вышивала, и вышивала, — сказал Витор Обадия, доедая третью порцию тушеной баранины, — и вышивала, и вышивала, и вышивала, и вышивала. И вышивала.

— Заткнись, инспектор, — прорычала кузина Мафалда. Два дня назад она бросила курить и была в отвратительном настроении. — Лучше съешь что-нибудь!

* * *

Мария Ампару взяла самые большие ножницы, которые у нее были, и стала резать свои ковры на мелкие кусочки. Вначале порезала весь вышитый ужин. Потом — записки, которые вышивала для полицейского инспектора. Потом взялась за длинную джутовую дорожку — четыре на два метра. Отрезала кусочек. Всхлипнула. Отшвырнула от себя ножницы, схватила иглу, нитки и принялась вышивать ковер «Полицейский инспектор Витор Обадия уходит от меня насовсем».

Доротея

Доротея даже в жару носила блузки с длинными рукавами.

По утрам она приходила на пляж, снимала юбку и сандалии, клала на песок крошечное оранжевое полотенце и садилась на него очень прямо, вытянув длинные золотистые ноги. Время от времени Доротея поднималась с полотенца, заходила в океан по щиколотку и стояла неподвижно, а какие-то крошечные полупрозрачные рыбки щекотно пощипывали ее за пятки.

— Вам ведь, поди, жарко в рубашке, — посочувствовал полицейский инспектор Витор Обадия. Сам он был в длинных купальных трусах, синих, с красной полосой на левой штанине, и ему было очень жарко.

— Я обгораю, — сказала Доротея и переступила с ноги на ногу. Полупрозрачные рыбки бросились было врассыпную, но Доротея больше не шевелилась, и они вернулись. — Рыжие вообще быстро обгорают, а я прям совсем… как спичка.

— А ноги? — спросил полицейский инспектор Витор Обадия. — Ноги у рыжих не обгорают?

— Меня зовут Доротея, — сказала Доротея и улыбнулась. Она действительно была рыжая, очень рыжая, и от улыбки на рыжих щеках расцветали абсолютно рыжие ямочки.

— И так всегда, — жаловался полицейский инспектор Витор Обадия кузине Мафалде. — Я у нее что-нибудь спрошу, а она раз! — и меняет тему.