Беглец в просторах Средней Азии - [11]

Вскоре после визита Вотинцева надзиратели известили нас, что в Фергане арестован капитан А. и помещён в подвал ЧК. Он был одним из тех, кого я направил в Фергану вместе с полковником П. Г. Корниловым. Я был крайне удивлён услышанным и не склонен был тому верить, ведь А. находился при местных повстанцах, и вряд ли его можно было взять живым. Когда известие подтвердилось, я начал опасаться, что большевики готовят нам очную ставку, дабы выяснить наши связи, а это могло бы стать для него фатальным. Что касалось меня, то себя я считал уже обречённым.

Однажды утром меня под сильной охраной препроводили в ЧК. Десять бандитов входили в совет этого кровавого ведомства, а теперь в него вошёл ещё один член – недоучившийся студент юриспруденции по фамилии Сидоров. Привлечён для расследования заговоров против Диктатуры пролетариата.

Когда ввели А., мы с ним обменялись многозначительными взглядами. Было очевидно, что он подавлен ситуацией.

Мне крайне важно было знать, какие он дал показания на предварительном допросе, какую линию защиты выбрал, как объяснял своё присутствие среди местных жителей Ферганы, где и при каких обстоятельствах был задержан.

Большевики, сидя в кабинете в ожидание начала допроса, вели глупейшую дискуссию, изгаляясь в осуждении капитализма, буржуев, угнетателей рабочего класса и т. д. Пользуясь этим случаем, я высказал ряд провокационных замечаний, и они разом подцепились на удочку и принялись спорить со мной, совершенно справедливо признав во мне «классового врага» и противника. Во время этой небольшой дискуссии я постарался «проболтаться» о том, за что арестован, как строил защиту, и какое отношение ко всему этому имеет А. Он же, поняв мои намеки, охотно присоединился к обсуждению. Вот так мы быстро дали друг другу понять все нужное в присутствии этих дураков, и когда в комнату явился инспектор, мы уже знали, что отвечать и как говорить.

После допроса А. поместили в нашу камеру № 22, что означало, безусловно, его судьба – пуля в лоб.

Он рассказал нам печальный рассказ о том, как попал в лапы большевиков. Вместе с другим офицером и его 14-летним сыном А. состоял при контингенте Мадамин-бека, который успешно действовал против большевиков, рассеивая части Красных одну за другой. Однажды они узнали, что Мадамин-бек готовится атаковать русское поселение Мин-Тюбе. Нужно признать, что у него были для этого все основания. Село располагалось на землях, контролируемых подразделениями царской армии из числа местных жителей, а поселенцы были отъявленными головорезами, изгнанными их центральной России. Они воистину причинили немало бед местным жителям, а те их ненавидели за обиды и наносимый ущерб.

Русские офицеры, как могли, отговаривали Мадамин-бека от этого во многих отношениях рокового шага, не говоря уже о том, что он безнадежно компрометировал в глазах русских поселенцев само восстание, столь успешно начатое местными против большевиков. Думаю, что сам Мадамин-бек это понимал, но не мог удержать своих сообщников. Когда же стало ясно, что все попытки уговоров бесполезны и атака неизбежна, то А. и Р. с сыном, уверенные в отваге Мадамин-бека и точности его стрельбы, покинули подразделение и поскакали в Мин-Тюбе, где предупредили жителей о готовящейся атаке. Те же не особенно были уверены в своих силах и запросили помощь у представителей Советов. Однако ещё до прибытия подмоги в виде подразделения Красной армии в сопровождении комиссара ЧК, нападение киргизов было отбито с большими потерями для атакующих.

Но жители Мин-Тюбе остались верными себе и подтвердили свою дурную репутацию. Первое, что они сделали по прибытии Красных, сдали свих спасителей, А. и Р., агентам ЧК как царских офицеров. Поступая так, они надеялись купить покровительство и защиту от Советского правительства. Даже коммунист командир Красного подразделения был немало удивлён таким предательством.

Спустя пару лет карающая десница Немезиды сделала свое дело. Поселок Мин-Тюбе был захвачен местными партизанами, и все было сровнено с землей, а жители изрублены.

Несчастный А. был в крайне подавленном состоянии рассудка и был удивлен нашим относительно веселым расположением духа и бодрым настроением.

– Благодарю вас, господа, – говорил он. – Вижу, что вы переживаете и вселяете мне надежду своей бодростью в моем подавленном состоянии, но все это бесполезно, ибо без сомнения все мы обречены смерти.

Мы же старались обнадежить его, говоря о подготовке восстания и его развитии, и что мы все пребываем в надежде на скорое освобождение, если только комиссары не решат пристрелить нас еще до того.

Наша почтовая служба, осуществлявшаяся через лавочку, сообщала, что день начала восстания скоро будет назначен. Это еще более ободрило нас, но мы все равно продолжали работать над планами побега из тюрьмы.

Друзья на воле склонили на свою сторону одну девушку, работавшую машинисткой в конторе ЧК, и ей удалось добыть несколько бланков с печатями и подписями комиссаров. Один из них представлял собой приказ тюремному руководству о пересылке всех заключенных камеры № 22 в распоряжение ЧК. Конвой из десяти наших людей, переодетых в униформу красноармейцев, должен был доставить этот приказ в тюрьму в обеденный час, когда все комиссары ЧК шли пить водку. На случай какого-либо телефонного запроса от тюремного руководства, машинистка должна была оставаться на дежурстве и дать необходимое подтверждение по телефону. Оставалось только выбрать день и проставить дату в приказе.