Беги, Василич, беги! - [34]

Я снова достал спрятанный маузер чекиста Гудымы, проверил патроны, загнал один патрон в ствол и поставил курок на предохранитель. Маузер спрятал на поясе на спине и пошел спрашивать, кто там и чего им нужно.

Подойдя к воротам, я посмотрел в щель и увидел только черный внедорожник, стоящий около въездных ворот. Милицейского сопровождения я не обнаружил.

— Кто там? — крикнул я, не открывая калитки и встав за столб-опору, чтобы не получить пулю на голос.

— Товарищ Гудыма приехал к вам, — сказал довольно звонкий голос, принадлежавший человеку, умеющему голосом командовать людьми.

— Какой еще Гудыма? — крикнул я.

— Ваш личный товарищ Гудыма, — ответил голос.

— А где он? — спросил я. — Я его в упор не вижу.

— Да вы не бойтесь, — сказал голос, — он сидит в машине, возраст у него не тот, чтобы козликом прыгать. Откройте ворота мы заедем.

— А чем этот ваш Гудыма занимается? — не унимался я.

— Как вам сказать, — ответил молодой человек, — он на своей территории строго соблюдал старые и новые законы.

— Авторитетом был? — спросил я.

— Почему был, — сказал голос, — он и сейчас в авторитете, а сюда мы приехали по его приказу, потому что он говорит, что здесь живет его лучший друг.

Сомнений уже не было. Это Гудыма. Чекист. Жив. Сколько же ему лет? Ладно, потом посчитаем.

— Хорошо, я открываю ворота, — крикнул я и стал открывать ворота, да только давненько их никто не открывал и поэтому я попросил приехавших помочь мне. Втроем мы открыли ворота, и водитель въехал на большой машине во двор.

Заглянув в машину, я увидел глубокого старичка, в котором опознал чекиста Гудыму.

— Гудыма, ты ли это, друг мой? — воскликнул я и протянул руки к нему.

— Я это, я, — сказал старик и протянул ко мне руки.

Два охранника помогли выйти старику из машины, и мы обнялись.

— Сколько же мы не виделись, — сокрушенно сказал Гудыма.

— Да, почитай что два дня, — сказал я.

— Два дня! — воскликнул старик, — а у меня прошло целых двадцать лет, — и он заплакал.

У сильно пожилых людей обостряется сентиментальность и все происходящее воспринимается ими как последнее, что они видят в жизни, как бы прощаясь со всем, что окружает их.

— Заходи в дом, товарищ Гудыма, — сказал я и подхватил его под руку, помогая взойти на крыльцо.

Мои женщины с тревогой ожидали известий от меня о результатах переговоров с бандитами.

Мы вошли в гостиную комнату и вдруг Клара Никаноровна всплеснула руками и чуть ли не закричала:

— Дядя Гудыма, это вы?

— Кларочка, деточка моя, — сказал Гудыма и снова заплакал.

Охранник вместе с моей женой притащили второе кресло, и мы усадили стариков друг против друга. Они оба плакали, увидев свою молодость и вспомнив, вероятно, что-то, что знали только они одни.

— Вы знаете, Олег, — сказала Клара Никаноровна, — это мой старый товарищ детства. Мне было десять лет, а он был блестящим чекистом в хромовых сапогах, синих галифе и темно-зеленой гимнастерке, перепоясанной широким кожаным ремнем. Просто картинка героя Отечественной, пришедшего на побывку с фронта одна тысяча девятьсот пятнадцатого года.

— Вы что-то путаете, Клара Никаноровна, — сказал я, — Отечественная война началась в одна тысяча девятьсот сорок первом году…

— Ничего я не путаю, молодой человек, — сердито сказала наша хозяйка, — Отечественная война началась в одна тысяча девятьсот четырнадцатом году.

Глава 39

— Война была Отечественная, — строго сказала Клара Никаноровна. — Не мы объявляли войну, а нам объявили войну. Первого августа Германия объявила России войну. Возможно, что Россия вообще бы не воевала, если бы не Германия. А потом большевицкие вожди вонзили нож в спину воюющей России. И все пошло прахом. Большевики объявили Отечественную войну империалистической, зато потом империалистическую войну объявили Отечественной.

— Это какую еще войну? — не понял я.

А вот это как раз ту войну, которая началась в одна тысяча девятьсот сорок первом году, — сказала женщина. — Эта война была империалистической. Гитлер создал европейскую империю, а Сталин удержал в руках царскую российскую империю. Сначала императоры договорились о разделе Европы, но Германии показалось мало территориальных приобретений, и она использовала наивность Сталина для решения своих вопросов по расширению лебенсраума на Восток.

Я слушал старушку и удивлялся ее познаниям. Вроде бы в полном отсутствии средств массовой информации в доме так все подробно знать и обсказывать мог только действительно высокообразованный человек.

— Но Сталин спас Россию, — многозначительно изрек Гудыма, подняв вверх указательный палец для придания важности им сказанному.

— Сталин спас Россию? — язвительно переспросила старушка. — Россию спас Гитлер и именно тем, что напал в июне тысяча девятьсот сорок первого года. Если бы он напал на нас на год позже, то России бы не было вообще и никакие ленд-лизы, и никакое партизанское движение не смогло бы нас спасти.

— Это почему же так? — изумились мы все и я в том числе.

— Эх вы, мужики, — укоризненно сказала Клара Никаноровна. — К тысяча девятьсот сорок второму году в армии вообще бы не осталось ни одного мало-мальски соображающего генерала, а в промышленности — нормальных директоров и конструкторов. Всех бы перемолола сталинская мясорубка в бериевских лагерях. На западной границе были бы собраны огромнейшие запасы оружия и всякой военной амуниции для войны на чужой территории и малой кровью. А в сорок втором году Сталин мог бы решиться на такую же авантюру, на которую решился Гитлер в сорок первом году. Вот это была бы катастрофа, перед которой катастрофа сорок первого года была всего лишь небольшой бурей. Армия, готовившаяся воевать на чужой территории, разбежалась бы в разные стороны, а доведенные до ручки крестьяне вилами бы вычистили совецкую власть.