Беги, если сможешь - [38]

«Залезай», — сказал он и показал мне, как управлять рычагами и педалями. Когда я немного приноровилась, он спрыгнул и принялся наблюдать, как неловко я дергаю за ручки и стучу ковшом об землю. Он смеялся и показывал жестами, как надо действовать, а потом сказал, что у него дела, и ушел. Некоторое время я в одиночестве орудовала экскаватором и чувствовала, что впервые за долгое время действительно контролирую происходящее. У меня по лицу катились слезы. Я обернулась и увидела, как издалека за мной наблюдает брат. Когда я закончила, руки мои не гнулись от холода, и он показал, как греть руки над выхлопной трубой. Мы ни слова не сказали ни о Поле, ни о других событиях, но домой я ехала, впервые за несколько месяцев испытывая умиротворение.

Робби отремонтировал дом — здесь появились новая алюминиевая крыша, новая веранда и кедровая дранка на стенах. Не застав его дома, я отправилась в мастерскую. Немецкая овчарка с лаем бросилась в мою сторону. Я протянула руку, чтобы пес мог меня обнюхать.

— Привет, дружок, — поздоровалась я, и он ткнулся холодным носом мне в ладонь.

Робби вышел мне навстречу — на нем была зеленая клетчатая рубаха, которую на острове носили все с лесопилки, и черная бейсболка.

— Привет, что-то случилось?

Мой приезд не разозлил, но удивил его.

— У меня тут были дела по соседству. А это кто? — Я указала на собаку.

— Хмель.

Он стащил кепку и убрал со лба влажные от пота волосы. Они у него поседели, как и у меня, но, в отличие от большинства его ровесников, оставались густыми. Поджарый и широкоплечий, он все еще был привлекательным мужчиной, даже несмотря на морщины. Раньше я надеялась, что он встретит кого-нибудь и остепенится, но мой брат оказался убежденным холостяком.

— Когда ты его завел?

— В прошлом году. Кто-то его выбросил.

Мне стало грустно — мы с братом общались так редко, что я даже не знала, что он завел собаку.

— Мне надо с тобой поговорить. Есть время?

— Да. Пойдем в мастерскую, там теплее.

Пока я разглядывала календарь с изображениями полуголых девушек, Робби вынул из старого холодильника банку пива и предложил мне. Я отказалась. Он вскрыл ее, сделал глоток и плеснул немного в миску у верстака. Хмель тут же принялся лакать.

— То есть имя ему дали не зря, — рассмеялась я.

— Он обижается, если с ним не поделиться, — сообщил Робби, вытащил упаковку жвачки и взял одну пластинку.

Я увидела знакомый зеленый логотип — это была никотиновая жвачка.

— Ты бросил курить?

Я была изумлена. После того как умер наш отец, я так боялась потерять последнего своего родственника, что постоянно приставала к Робби с просьбами бросить курить и доканывала его медицинскими фактами, пока он не замыкался в себе.

— У Хмеля от дыма было раздражение, — с некоторым вызовом сказал он.

Я сдержала улыбку, а Хмель посмотрел на меня так, словно хотел сказать: вот именно, теперь я тут главный.

— Так о чем ты хотела поговорить? — спросил Робби.

Мне не хотелось продолжать.

— Помнишь, я несколько лет назад ходила к гипнотизеру, чтобы вспомнить, что случилось в коммуне?

— И что?

Голос его звучал настороженно, шея напряглась. Он отхлебнул пива.

— Недавно ко мне поступила пациентка. Она жила в коммуне у реки Джордан, ее возглавляет Аарон Куинн. Сейчас она называется «Река жизни». Теперь это крупная организация.

— Мать говорила, что они туда переехали.

Его не удивило мое сообщение, и я подумала, а не следил ли он за ними все эти годы.

— Да, мне она тоже об этом говорила, но больше ни о чем.

— Ей не нравилось, когда ты начинала расспрашивать обо всей этой херне.

Они меня обсуждали? Хотя прошло уже много лет, меня по-прежнему задевала мысль, что он знал мать лучше, был с ней ближе, чем я.

— Когда она тебе об этом сказала?

Он пожал плечами.

— Когда ты приезжала, то вечно начинала выведывать о чем-нибудь или указывать, что ей делать с отцом или с домом.

Я попыталась оправдаться.

— Я спрашивала только для того, чтобы разобраться в себе, а советы давала, чтобы помочь.

Помню, как тяжело было вывести мать на серьезный разговор. Она вечно повторяла, что прошлое надо оставить в прошлом. Но самой ей это вряд ли удавалось.

Он нетерпеливо тряхнул головой.

— Дело не в этом, просто ты все время давила на нее, и она расстраивалась.

Мне вспомнился последний наш разговор перед ее смертью, и меня охватило чувство вины. Неужели я так ее расстроила? Что она говорила Робби? Он на это намекает?

— Я на нее не давила! — воскликнула я. Это было очень знакомое чувство — попытка оправдаться перед братом.

Он снова хлебнул пива.

— Очень даже давила, просто сама этого не видишь. Мы-то не тупые. Мы видели, чего ты добиваешься.

Он облокотился на скамью.

Я почувствовала раздражение и обиду. В моем мире было принято делиться своими чувствами, но выросла я в среде, где это считалось проявлением слабости. В семье у нас держали все в себе.

Но я приехала не для того, чтобы спорить с братом. До этого мгновения я не осознавала, что приехала за поддержкой, — хотя сложно было ожидать поддержки от брата, с которым мы вот уже несколько десятилетий были чужими людьми. Мысленно я сделала шаг назад и сосредоточилась на своей цели.