Беги, если сможешь - [36]

Мне неловко, но я вспоминаю слова матери и не хочу показаться невежливой.

— Пойдем на реку, — говорит он. — Я тебе кое-что покажу.

Я иду вслед за ним по тропе. Мы продираемся через кустарники. Все вокруг мокрое от дождя. Когда мы выбираемся на скользкие мшистые камни, шум реки заглушает наши шаги. Наконец Аарон отыскивает местечко, которое со всех сторон ограждают упавшие деревья. На мне надеты свитер и джинсы, но я дрожу. При дыхании изо рта выходит пар. Он подходит ближе и обнимает меня. Я замираю, мое сердце колотится, я не понимаю: зачем он меня трогает?

Я поднимаю на него взгляд и спрашиваю:

— Зачем мы сюда пришли?

Он раскидывает руки и улыбается.

— Жизнь кроется в каждом листке и в каждой капле воды! — Он поднимает лицо к небу и делает глубокий вдох. — Чувствуешь ее аромат?

Я не понимаю, чего от меня ждут, но боюсь оплошать, поэтому послушно запрокидываю голову и вдыхаю.

— Пахнет хорошо.

Он опускается на плоский камень и жестом зовет меня к себе. Я медлю.

Он притягивает меня за руку.

— Давай помедитируем вместе. Будет здорово.

Я сажусь напротив, наши колени соприкасаются. Я опускаю голову и закрываю глаза, ожидая, когда он запоет.

Он наклоняется ко мне. Его дыхание сладковато пахнет марихуаной и обжигает мою замерзшую шею.

— Посмотри на меня, — шепчет он.

Я в замешательстве поднимаю взгляд. Мне еще не доводилось медитировать с ним вдвоем, и я боюсь ошибиться.

— Ты мне снилась прошлой ночью, — говорит он.

— Я?

Он кивает.

— Ты очень красивая.

Я краснею. Мне неловко это слышать.

Его лицо мрачнеет.

— Я тебе не особо нравлюсь, верно?

— Нет, вы мне нравитесь! — Испугавшись, что он почувствовал мое смущение, я спешу его переубедить. — Просто я стесняюсь.

Он с облегчением улыбается.

— Не надо меня стесняться. Мы же друзья?

Я улыбаюсь в ответ.

— Конечно, друзья.

— Хорошо, тогда закрывай глаза и будем медитировать. Тебе понравится.

Я закрываю глаза и жду, когда он начнет петь. Он кладет руку мне на затылок и касается губами моих губ. Его борода колется. Я пытаюсь отпрянуть — меня пугает происходящее. Его язык проникает в мой рот, и меня начинает мутить. Мне страшно, и я с силой отталкиваю его. В его глазах — удивление и гнев, губы недовольно сжаты.

— Ты же вроде сказала, что я тебе нравлюсь?

— Да, просто… я думала, что мы будем медитировать.

Он смягчается.

— Это такая специальная медитация. Для нас двоих. Но это секрет, так что никому не говори.

Мне становится еще страшнее. Происходит что-то не то. Я встаю.

Он хватает меня за руку. Он в ярости.

— Ты куда это собралась?

— Я не хочу.

— Да у тебя нет выбора! Хочешь, чтобы твоя мать поправилась? Помнишь, какой она была раньше?

У меня перехватывает дыхание. Я прекрасно помню, какой она была: вечная тоска и угрозы покончить с собой. Видимо, Аарон видит ужас в моих глазах и понимает, что зацепил меня, поскольку продолжает:

— Я помогу ей, Надин. А ты помоги мне.

Он расстегивает джинсы.

Годы спустя я подробно описала все, что он сделал и что заставил сделать меня.

— Он хотел, чтобы я сделала ему минет, но я не знала, что это, поэтому он заставил меня открыть рот и сунул туда член. И он трогал меня, но в основном за грудь. И без конца спрашивал, приятно ли мне. Мне было страшно, я дрожала, плакала и не понимала, что происходит. Когда все закончилось, он сказал, что если я кому-нибудь расскажу, то мама снова заболеет. Он сказал… — Я открыла глаза. — Он сказал, что она покончит с собой.

Я расплакалась — меня вновь охватил старый страх, чувство, что жизнь матери в моих руках, что я могу убить ее одним неверным шагом. Могу столкнуть ее в пучину горестей и черных мыслей. Это преследовало меня все детство: будь хорошей девочкой, заботься о маме! Кто же заботился обо мне? Робби, конечно, — но ведь он и сам был еще ребенком.

Стоя на коленях перед этим человеком, я была всего лишь маленькой девочкой — напуганной, беспомощной, понимающей, что происходит что-то неправильное, что я теперь грязная, что со мной что-то не так. У меня в животе поселилось тошнотворное чувство стыда.

Моя собеседница вышла и вернулась с упаковкой салфеток. Я не пыталась унять слезы, а сдалась им и позволила своему горю выплеснуться наружу — ради маленькой девочки, которую некому было защитить. Мной воспользовались самым худшим образом, моим страхом и чувством вины манипулировали, и я не могла сказать; «Нет, это неправильно, хватит!» И некому было спасти меня или хотя бы увидеть, что происходит. Некому было позаботиться обо мне.

Наконец я глубоко вздохнула, вытерла слезы и высморкалась, чувствуя себя абсолютно вымотанной. В горле у меня по-прежнему стоял горький комок. Теперь я понимала, почему вытеснила из памяти случившееся. Подобное часто происходит в тех случаях, когда сексуальному насилию сопутствуют угрозы, но нелегко принять, что это произошло с тобой. Кроме того, меня пугала мысль о других событиях — я так и не вспомнила, как прекратилось насилие и прекратилось ли оно вообще.

— Были ли другие случаи? — спросила меня младший сержант. — Он вас еще куда-нибудь водил?

Мне вспомнилось удивление матери: «Ты что, забыла наш пикник?» Теперь я его вспомнила. Аарон отвел нас на озеро, на берегу которого стояла рыбацкая хижина. Всем было весело, кроме меня. Я уже была здесь с Аароном и еще одной девочкой, чье имя забыла, — моей ровесницей. Он заставил нас раздеться и плавать в ледяной воде. Я не хотела, но вторая девочка послушалась, и мне пришлось подчиниться. Потом он захотел, чтобы мы нагишом играли в прятки. Мы протестовали и говорили, что уже взрослые для таких игр, но он сказал, что будет весело. Тот, кто водил, должен был сидеть у него на коленях. Я до сих пор слышу его голос, считающий до десяти, и чувствую его руку на своем теле.