Беги, девочка, беги… - [8]

Тебе травмировал лапу твой лучший друг?

Вот и ты теперь знаешь, что люди не могут иначе,

Наш смысл бытия — брать других на испуг,

Манипулировать, лгать и нож тишком в спину —

Такой уж у нас заведён чрезвычайный режим.

А всё потому, что души нынче из тины…

Не плачь, старый пёс. Мы вместе от них убежим.

«Я как заплатка пришита к жизни…»

Я как заплатка пришита к жизни.

Порой мне маятно и я отрываюсь.

Но нитки вшиты на совесть. Нижний

Этаж минуя, я вновь окрыляюсь

Вечерним солнцем и снегом первым,

И тем, что выпадет мне чуть позже.

Заплатка крепко сидит на нервах:

Я на высотке стою, я до дрожи

Боюсь сорваться. Но шаг мой в бездну,

И я опять отрываюсь от жизни.

И будь я чуточку бесполезней,

Портной оставил бы мне на нижнем

Апартаменты. Но снова кверху

Меня кидает, как на качелях.

Я заслоняю собой прореху,

Пока другой не созрел в купели.

Осеннее солнце

Небо затянуто болотной тиной,

Снег вперемежку с дождём.

Октябрь и душа моя стали едины,

Как мир с краснокожим вождём,

Заснувшим, накрывшись болотистым небом.

Лишь изредка пяткой дразня,

Через прореху потворствует свету

Сын многоликого дня.

«Пустота в душе…»

Пустота в душе.

Такие вот дела.

Просто плюнули и прожгли.

Я как будто не живу, умерла.

Да и как с такой дырою…

Дожди

Сквозь меня, сквозь бесплодный грунт,

Не расти здесь траве по весне.

Но, быть может, я устрою бунт,

Истребив пустоту в глубине

Своих мыслей, впитавших плевок.

…Сквозь меня пролетит птичий клин.

Вот тогда, сделав дерзкий рывок,

Я за стаей отправлюсь к своим.

Акатава

Собирайся в путь, моя девочка,

Тебя ждут чудеса в решете:

Или яблоко по тарелочке,

Или света луч в темноте.

В Чаше Мира всё было видано,

А теперь собирайся в путь.

Ты давно уж невеста на выданье,

Только в этом не вся твоя суть.

Ты же знаешь, что предначертано,

Тебе снятся ясные сны.

Пусть вокруг хороводят черти, но

Слишком пресны они и скучны

Для тебя, рыжим солнцем взошедшая

На престол своей жизни. Свети.

Для кого-то ты сумасшедшая,

Для кого-то отрада в пути.

Мамина рука

А по небу такие облака…

Так и манит разбежаться — и влёт.

Но меня держит мамы рука,

Она мне улететь не даёт

Навсегда, в облака, где покой.

Даже ветер там ластится как

Верный пёс.

Моя мама рукой

Разгоняет сгустившийся мрак.

Ангелы едят небо и слушают Моцарта

Сегодня небо подобно молочному киселю:

Густое, вязкое и невероятно сладкое.

Слушают Моцарта и лакомятся небом в раю

Ангелы. Они на лакомство очень уж падкие.

Пожалуй, это единственная их страсть,

За эту слабость их даже люди не осудят.

А я ловлю губами снежинки и наедаюсь ими всласть.

Люди проходят мимо, смеются и, наверное, любят

Меня за то, что я осуществляю их мечту.

Каждый мечтает наесться снежинок досыта,

Каждый мечтает ловить их, открыв рот, на лету…

Ангелы едят небо и слушают Моцарта.

«Не случилось этой любви…»

Не случилось этой любви,

И звезда на небе не вспыхнула.

Может быть, если б ей помогли…

Но не стоит об этом. Выхлопы

Бранных слов ей вдогонку неслись.

Их стерпела, тоскливо присела

На подмостки, где множество лиц

Всё пытались в усердии смелом

Проиграть в скверной драме любовь.

Зритель хлопал и даже сморкался

Потихоньку в платочек, и вновь

Умилялся игре, умилялся…

«А за окнами снова зима…»

А за окнами снова зима,

Сумрак, снег и крепкий мороз.

Стынут лужи ноябрьских слёз

И всё ярче сверкает луна.

Мне бы только не спятить с ума

В своём вое от вечной тоски,

Когда душу рвёт на куски

Новоявленная зима.

«Я рыжая чайка, летящая берегом моря…»

Я рыжая чайка, летящая берегом моря.

Мне солнце окрасило перья в червонный колор,

Когда я с товарками буднично, матерно споря,

Взметнулась орлицей к светилу, не пряча свой взор.

О, как я торжественно, в небе купаясь, стремилась

Удрать от уклада, причалить к иным берегам.

Я солнцу сестрица, — так мне бесхитростно мнилось, —

А, значит, единокровна и прочим богам.

Мне солнце при встрече, безжалостно перья целуя,

Открыло объятья, забрызгав сусалем глаза.

В экстазе я пела, кричала, смеялась, жила! — Аллилуйя! —

И познавала в феерии света все чудеса.

И вот, ослеплённая счастьем от пламенной встречи,

С подпалиной в перьях и с чистой, открытой душой,

Я берегом моря лечу, сохранив этот опыт навечно:

Гореть, но лететь за своей сумасшедшей мечтой.

Открой ей глаза

Её глаза, как то мрачное небо,

В которое она вперила странный взгляд.

Её зрачки неподвижны. Она ослепла,

Ожидая счастья тысячу лет подряд.

А может быть, год или два,

Только это неважно.

Важнее, что горе — это не навсегда.

Она справлялась с горем весьма отважно,

Справилась и поняла — горе всего лишь вода.

Ей бы теперь откусить кусочек от сладкого счастья,

Но счастье всё не пекут. Проходят года…

— Кондитер небесный, прими в ней участие:

Открой ей слепые глаза.

«Я увидела жизнь в нежном жемчуге утра…»

Я увидела жизнь в нежном жемчуге утра:

Словно роза цвела ледяная заря,

И небесная гладь разлилась перламутром…

В этот час мне, поверь, не хватало тебя.

Ты бы тоже увидел, что небо Сибири

Может нежно сверкать перлом южных морей.

В этом небе, как птицы, русалки парили

И, представь, к ним матросы неслись с кораблей.

Песнь русалок (ты слышал?) приводит на пытку:

Царь морской вырывает пришедшим сердца.

Но идут моряки за ничтожной попыткой

Испытать страсть русалки. Немилость отца

Им уже не страшна, если вдруг улыбнулась