Бегемот. Структура и практика национал-социализма 1933 - 1944 гг. - [47]
Чем больше мы приближаемся к современной цивилизации, тем больше харизма отделяется от социальных и политических обязанностей короля.
Восточная идея королевского правления, даже мессианская идея Ветхого Завета основывалась на харизматической доктрине. Коренная идея заключалась в том, что существовало первобытное чудовище, воплощавшее принцип зла и бывшее враждебным по отношению к Богу и человеку (миф о Тоху).[200] Яхве, спаситель, в конце концов победил это чудовище и принес временное избавление людям. Эта основная идея не только Ветхого Завета, но и всех остальных восточных религий, лежит в основе веры в божественную и магическую силу короля. Король — это не только представитель Бога на земле, он и есть Бог. Герои, подлинные, изначально были не людьми, но богами.[201] Самая ранняя из известных религий — это вера в божественность королей.[202]
Восточная идея королевской власти была принесена в Европу Александром Македонским. До него греческие правители были полностью политическими фигурами, их отношение к народу было чисто рациональным по своему характеру. Начиная с Александра королям поклонялись как богам.[203] Идеологическая дистанция между империями Александра и Августа незначительна. Август рассматривался как мессия, на что указывает описание Горация: «Сын Майи, спустившийся к народу Квиритов».[204]
В германской истории харизма связывалась с племенем, а не с личностью короля,[205] хотя она никогда не рассматривалась как единственный источник власти и закона, и народное согласие было столь же важно, как и аура избранного племени. В традиции франков харизма обнаруживала себя во вьющихся локонах королей, которые давали им необычную власть и удачу. Верование определенно не было христианского происхождения; это ясно из того факта, что церковь выступала против германского представления о легитимности по крови. И все же в силу роковой исторической случайности церковь внесла чрезвычайный вклад в возрождение харизматической веры. После свержения королей Меровингов и установления власти династии Каролингов церковь через помазание Пиппина передала харизму от Меровингов к Каролингам. Утвердив государственный переворот Каролингов, папа, оракул естественного права, даже превратил помазание в причастие, наделив таким образом благодатью Бога новый правящий дом. Этим действием церковь в силу доводов целесообразности отказалась от своей старой политики противостояния прославлению королей как богов, политики, которую она энергично проводила в случае византийских царей, особенно против проскинезы.
Вскоре после этого тем не менее церковь была вынуждена возобновить свою борьбу против королевского обожествления. Начиная с Роберта Благочестивого французские короли, так же, как и Плантагенеты Англии, претендовали на власть целителей. Прикосновение короля могло излечивать золотуху, и в установленных ритуальных случаях тысячи больных, толпившиеся возле правителя ради этого благодеяния. Грегорианский спор между папством и королевской властью был не только борьбой за верховную власть между мирской и духовной властью, но и борьбой, которую вела церковь против магических и сверхъестественных полномочий, которых требовали короли.[206] С этого времени помазание более не рассматривалось как священнодействие, и император стал мирянином.
Несмотря на это противостояние, королевская власть целителя жила в народных верованиях. Барбаросса, германский император, попытался наделить германский рейх священными атрибутами с целью борьбы с папой; он рассматривал себя как питеп с властью пророка. Его законы были sacer, res publica была diva. Под влиянием восточных концепций Фридрих II Гогенштауфен считался персонифицированным богом, а Джон Солсбери, великий английский гуманист, совершенно правильно рассматривал всю эту тенденцию в целом как признак возвращения к язычеству.[207] Пережитки верований в целительскую силу королей сохранялись необычайно долго и дошли даже до века рационализма. Филипп Красивый и его окружение восстановили целительскую власть королей как средство, уравнивающее с требованиями папы Бонифация VIII,[208] и помимо этого облегчающее конфискацию имущества ордена тамплиеров. Четырнадцатое столетие свидетельствовало о новом пробуждении чудотворных практик и верований; Лютер сообщает о них без единого слова критики,[209]а дюжины памфлетов, вышедшие во Франции и Англии, касались целительской власти короля. Протекторат Кромвеля — это единственный период, во время которого это целительство не практиковалось. После Реставрации верование возродилось вместе с поразительным количеством апологетической литературы, нахлынувшей при Карле II.[210] Во Франции верование исчезло вскоре после революции.
В истории чудодейственных практик на Западе самое важное заключалось в том, что эти магические силы призывались всякий раз, когда правитель пытался отстаивать свою независимость от религии и социальных факторов. Александр нуждался в обожествлении для своих имперских завоеваний. Поскольку он управлял народом с многими религиями, то, отождествляя себя с одной из них, он мог навлечь на себя опасность необходимости уничтожения остальных. Возвышая свою личность до статуса божества, он превзошел все существующие религии. Другие формы обоснования, такие как рациональная доктрина Аристотеля или демократическая доктрина, отстаиваемая софистами, не рассматривались. Август также чувствовал потребность обожествления по сходным причинам,
