Бегемот. Структура и практика национал-социализма 1933 - 1944 гг. - [40]

7. Рациональная бюрократия

Доктрина государственного верховенства была отвергнута в Германии, потому что требования партии конфликтовали с требованиями государства. Если бы такая ситуация не существовала, ничто не могло бы помешать Гитлеру придерживаться тоталитарной государственной теории. Однако доктрины, возвеличивающие государство, были выброшены за борт.

Могло быть правдой, как пытался доказать Хобхауз, что прославление Гегелем государства было сильнейшим идеологическим фактором, ответственным за прусский милитаризм и Первую мировую войну.[156] Но Гегель не мог быть ответственным за политическую теорию национал-социализма. Многие гегельянцы были активистами национал-социалистического движения; среди них некоторые даже пытались приспособить гегелевскую теорию к новой национал-социалистической идеологии.[157] Их усилия тем не менее были смехотворны. Никто не может сомневаться, что гегелевская идея государства в самом главном несовместима с германским расовым мифом. Гегель утверждал, что государство является «осуществлением разума», и в сравнении с теориями Халлера и якобы либеральными доктринами Burschenschaften (студенческого союза, возглавляемого философом Фраем) его политическая теория была прогрессивной. Гегель презирал их обоих, так как Халлер представлял собой реакционное политическое движение, оправдывающее политическую власть самой отсталой страты общества, тогда как «либеральная» доктрина Burschenschaften содержала зачатки расизма, антисемитизма и тевтонского эгоизма, как это мог видеть даже Трейчке.[158] Гегелевская теория рациональна; она также выступает и за свободную индивидуальность. Его государство основывается на бюрократии, которая гарантирует свободу граждан, потому что она действует в рамках рациональных и достоверных норм.[159] Такой акцент на рациональном поведении бюрократии, которое, согласно Гегелю, является предпосылкой ее надлежащего правления, делает его доктрину отталкивающей для национал-социалистического «динамизма».

Необходимо несколько слов, чтобы прояснить понятие «рациональной бюрократии», как его понимал Гегель, и отношение между ним и демократической системой. Бюрократические посягательства сегодня встречаются с негодованием почти в любой стране как угроза индивидуальной свободе.[160] И если мы определяем демократию только как организационный образец, который распределяет политическую власть среди свободно избранных представителей, мы можем легко увидеть, что бюрократия, являющаяся постоянной, иерархически упорядоченной и подчиненной произвольным приказам, должна являться как противоречащая демократии. Но демократия — это не просто организационный образец. Это также система ценностей, и цели, которые она преследует, могут меняться. Капитализм, основанный на конкуренции, стремится только к защите свободы общества от государственного вмешательства. В эру коллективизма, который приходит на смену основанному на конкуренции капитализму как результат глубоких экономических перемен, в котором массы требуют признания их материального статуса, система ценностей, представленная либеральной демократией, оказывается неадекватной. Страхование безработицы, страхование здоровья и нетрудоспособности, жилищные программы становятся необходимыми и должны быть приняты как часть атрибутов демократии. Кроме того, должен быть установлен некоторый контроль над экономической деятельностью. Два метода, очевидно, открыты для реализации этих новых целей. Один, плюралистическое решение, предполагает самоуправление посредством частных заинтересованных сторон; другой, монистическое решение, предполагает бюрократическую регламентацию. Выбор между двумя методами сделать нелегко по меньшей мере потому, что вершина бюрократической власти достигается только тогда, когда публичная и частная бюрократии проникают друг в друга. Предпочтение самоуправления вовсе не обязательно следует из природы демократии. Оно могло бы следовать, и на самом деле это было бы идеальным решением, если бы частные бюрократии смогли достичь соглашения по всем главным вопросам, не нанося вреда интересам общества в целом. Но это утопическое ожидание. Всякий раз, когда частные группы соглашаются, это происходит за счет общества в целом; потребитель обычно страдает, и правительственное вмешательство оказывается обязательным. Наше общество не гармонично, оно антагонистично, и государство всегда будет ultima ratio. В Германии, как я пытался показать, плюралистическая система частной администрации рано или поздно вынуждала правительство вмешиваться, и, как следствие, власть государственной бюрократии возрастала. Кроме того, заинтересованные стороны, такие как профсоюзы, картели, торговые объединения и политические группы, стремятся стать бюрократическими органами, цель которых — либо сохранить свои организации действующими, либо сохранить себя наверху. Спонтанные стремления к разрядам и рангам неизбежно приносятся в жертву.

Столкнувшись с выбором между двумя видами бюрократии, гражданское общество может предпочесть публичную бюрократию частной. Поскольку частная бюрократия преследует эгоистические групповые интересы, тогда как публичная бюрократия, даже когда она руководствуется классовым интересом, стремится служить общему благополучию. Причина в том, что публичная бюрократия подчиняется установленным и достоверным правилам, тогда как частная бюрократия следует тайным инструкциям. Публичный служащий отбирается по системе заслуг, основанной на принципе равных возможностей для каждого конкурента, даже при том, что принцип часто извращается на практике. Частная бюрократия кооптирует своих членов, и над этим процессом нет общественного контроля.