Бегемот. Структура и практика национал-социализма 1933 - 1944 гг. - [39]
В ранний период своей карьеры, когда он был противником правительства, Муссолини отрицал такой апофеоз государства, который позже ему пришлось сделать официальной политической доктриной. «Я начинаю с индивидуального, — говорил он, — и наношу удар по государству. Долой государство во всех его формах и воплощениях. Государство вчера, сегодня, завтра. Буржуазное государство и социалистическое государство. В сегодняшних сумерках и в темноте завтрашнего дня нам, индивидуалистам, обреченным на гибель, остается лишь вера в сегодня абсурдную, но всегда утешительную религию анархии».[152] Резкая смена позиции не является чем-то новым для Муссолини. Его позиция претерпела множество глубоких изменений по поводу частной собственности, монархии, церкви, сената, стабилизации лиры, и так далее.
Софизмы Джентиле оказались полезными в этих метаморфозах — с их помощью почти любые противоположности можно было примирить. Даже анархизм и государственный абсолютизм могли быть сделаны совместимыми, когда государство называли истинной и единственной индивидуальностью. Мы все же не касаемся последствий фашистской идеологии, но стремимся, скорее, узнать, почему, в противоположность национал-социализму официальная итальянская идеология ставила государство выше всего. В речи перед либеральными консерваторами, произнесенной 4 апреля 1924 г., Муссолини сам дал ответ.
«В калейдоскопических сменах правительства, которые имели место, бюрократия оставалась единственным стабильным элементом. Без бюрократии мы имели бы абсолютный хаос. Она представляет собой преемственность национальной административной и политической жизни среди вечного круговорота нестабильности правительств».[153]
Фашизм возвеличивал государство, потому что во всей итальянской истории государство всегда было слабым. Объединение Италии, которое имело место почти в то же самое время, что и объединение Германии, не привело к созданию сильной государственной власти. Италия оставалась страной, расколотой острыми географическими, экономическими и социальными антагонизмами. Политическое единство, которое было достигнуто, находилось под сильной угрозой. Папский престол и его 70 000 священников вызывающе противостояли новому итальянскому государству, отнявшему у церкви ее территории. Уже в ноябре 1914 г. фон Бюлов, посол Германии, мог угрожать Италии восстановлением епископского государства, если она не присоединится к союзу Германии и Австрии. Кроме того, массы итальянского народа были настроены против войны 1914 г., и эта оппозиция не была ограничена маленькими революционными группами, как это было в Германии. В отличие от Германии Италия стояла на краю гражданской войны непосредственно перед внезапным началом Первой мировой войны. Десятилетие с 1890 до 1900 г. было заполнено забастовками, мятежами, финансовыми и промышленными скандалами, растущими ценами, поднимающимися протестами промышленного пролетариата севера и крестьянства юга.[154] Накануне Первой мировой войны итальянские рабочие были способны объявить и организовать Красную Неделю. Обычно мало кто знает, что к концу войны было проведено 1 100 000 судебных процессов против дезертиров.[155] Пятая часть итальянской армии изменила присяге.
Требования конкуренции на мировом рынке ставили перед фашизмом задачу укрепления итальянской государственной власти. Демократическая Италия столкнулась бы с той же самой необходимостью, хотя она могла бы использовать иные методы и действовать по иным мотивам. Все это тем не менее действительно объясняет, почему оды государству занимали центральное место в фашистской идеологии.
В отличие от Италии государственная машина Германии никогда не находилась под серьезной угрозой, даже во время революционных дней 1918 и 1919 гг. Бюрократия продолжала действовать при своих собственных руководителях, хотя, по-видимому, и подчинялась приказам рабочих и солдатских советов. Новые демократические правительства, сформированные в рейхе и в провинциях, мало вмешивались в деятельность старого персонала, и шаги, которые они действительно предпринимали, чтобы заменить старую государственную службу новыми демократическими чиновниками, были медленными и нерешительными. Когда, как в Тюрингии и Саксонии, рабочие правительства ускоряли процесс демократизации администрации, вмешивался рейх и отстранял правительства. Конституция 1919 г. окончательно гарантировала статус и индивидуальные права государственных служащих. Следующий период государственного вмешательства добавил новые области к деятельности государственной бюрократии, и поскольку парламентская демократия разлагалась, власть постепенно перемещалась к министерским бюро и к армии.
Национал-социалисты, таким образом, столкнулись с сосредоточением централизованной государственной власти в бюрократии, обладающей высокими навыками и длительным опытом. Их попытка установить рядом с бюрократической государственной машиной конкурирующую партийную машину, охватывающую все виды деятельности государства, свелась к нулю. В ранний период существовали партийный иностранный отдел (Альфред Розенберг), партийный министр юстиции (Ганс Франк), партийный министр труда (Гирль) и партийный военный министр (Рём). 30 июня 1934 г. Гитлер сам и положил конец этим попыткам.
