Бегемот. Структура и практика национал-социализма 1933 - 1944 гг. - [26]
Социалистическая конституционная теория была не в состоянии развить специфически социалистическую доктрину. Она соглашалась с Карлом Шмиттом в осуждении веймарской конституции за отсутствие в ней решимости.[89] Она даже не предоставляла конституции свойство компромисса, но утверждала, что несовместимые интересы и позиции остаются рядом друг с другом без какой-либо интеграции. Любая конституция, принятая в поворотный момент истории, рассуждали социалисты, должна заявить о программе действий и установить новый порядок общества. Поскольку веймарская конституция не имела своих собственных целей, она допускала любую мыслимую систему ценностей.
Их разрушительная критика требовала от социалистов новой формулировки системы ценностей веймарской демократии. Поэтому они выдвинули учение о социальном Rechtsstaat, которое сочетало наследие гражданских прав, правового и политического равенства с требованиями коллективизма.[90] Подчеркивая конституционные положения об обобществлении промышленности и о признании профсоюзов, они требовали принятия экономической конституции, которая обеспечит равную долю трудового представительства. Социальный Rechtsstaat был, таким образом, рационализацией трудовых требований о соответствующей доле участия в политической жизни нации. Как политическая теория, она была общепризнанно переходной (наряду с соответствующим учением об экономической демократии), так как социальный Rechtsstaat мыслился просто как первый шаг к полностью социализированному обществу. И она имела такой же незначительный эффект, как и вся остальная социал-демократическая и профсоюзная политика.
Еще одним оппонентом десизионизма была так называемая австрийская школа: чистая наука о праве. Государство и право объявлялись тождественными областями. Есть только одно право, право государства. Поскольку каждый политический феномен может быть объяснен в терминах права, любая политическая форма — это Rechtsstaat, государство, основанное на праве. Но даже самая абсолютная диктатура могла избежать попадания в эту категорию, потому что власть диктатора может быть представлена только как явно или неявно делегированная ему основным законом, стоящим на вершине правовой системы. Правовой порядок — это иерархия, система предписаний, исходящих от основной нормы наверху к индивидуальному договору и особому административному акту внизу. Поэтому нет категоричного различия между публичным и частным правом, между естественным человеком и юридическим лицом.[91]
Критическое воздействие и разоблачительную силу австрийской школы нельзя отрицать. Ее настойчивое подчеркивание ценности одного лишь позитивного права и полное изгнание из науки любых моральных рассуждений социологического или политического характера лишает возможности скрывать политические требования под личиной закона. В своей основе теория является релятивистской и даже нигилистической; неудивительно, что ее основатель и неутомимый сторонник Ганс Кельзен отождествлял демократию с парламентаризмом и определял ее просто как организационные рамки для достижения решений без обращения к каким-либо универсально принятым ценностям.[92] Эта релятивистская концепция демократии как раз и является почвой для десизионистских и социалистических нападок.
Хотя разоблачающая доктрина может быть полезным инструментом в научном анализе, она не может предоставить основание для политической деятельности. Чистая наука о праве, кроме того, разделяет дефекты логического позитивизма и любой иной «чистой науки»: она девственна в своей невинности. Сбрасывая со счетов все относительные проблемы политической и социальной власти, она прокладывает путь для десизионизма, для принятия политических решений независимо от того, откуда они происходят и что они содержат, лишь бы за ними стояла достаточной силы власть. Чистая наука о праве так же, как и десизионизм, подрывает любую общепринятую систему ценностей.
Именно либералы представляли на правовом поле великую культурную традицию Германии — глубокое историческое знание, острую и точную силу аналитической мысли и твердую приверженность ценностям германской идеалистической философии. Они пытались привести демократическую структуру в гармонию с либеральными гарантиями. Веймарская система, предполагаемое конституционное выражение этой гармонии, была воплощением их неудачи.
Немного следует сказать и о консервативных конституционных доктринах. Их мечту о реставрации монархии объединяла с десизионизмом жажда сильной власти, единой внутри и сильной вовне. Государство было высшей моральной ценностью. Как критики либеральной демократии, консерваторы шли рука об руку с антидемократическим движением и готовили первую стадию национал-социалистической идеологии.
2. Тоталитарное государство
Идея тоталитарного государства выросла из требования, чтобы вся власть концентрировалась в руках президента. Сразу же после прихода Гитлера к власти политические теоретики начали уделять максимальное внимание тоталитарной идее, разрабатывавшейся ранее конституционными юристами. Вся власть должна была принадлежать государству; все остальное было саботажем национал-социалистической революции. Тоталитарное государство описывалось как порядок господства и форма общности народа. Оно было антидемократическим, потому что демократия с ее понятием тождества между правителями и управляемыми подрывала необходимость власти руководства. Руководство, заявляли национал-социалисты, не делегируется народом — власть предполагает деление на ранги и эффективна вопреки воле народа, потому что народ не дарует власть, а признает ее.
Дональд Трамп тщательно выстраивал свои отношения с российским правительством еще в 1980-х годах, во времена Советского Союза, контролируемого Коммунистической партией. Но для Трампа Россия всегда была культурным союзником. Трамп видел в ней нацию, состоящую из таких же людей, как он: они ненавидели геев, чёрных и всех остальных, за исключением измученных и преследуемых мужчин белой расы. В этой книге Малколм Нэнс, автор бестселлеров и известный эксперт по разведке, показывает, как именно Трамп и его ближайшее окружение координировали действия с российскими спецслужбами, общались с агентами ФСБ и в конечном итоге разработали стратегию совершения величайшего акта предательства в истории Соединенных Штатов - нарушение президентской присяги в обмен на власть и личное обогащение.
За последние десять лет Россия усовершенствовала методы "гибридной войны", используя киберактивы для атаки и нейтрализации политических оппонентов. Хакеры, работающие на правительство, взламывают компьютеры и телефоны, чтобы собрать разведданные, распространить эти разведданные (или ложные данные) через средства массовой информации, создать скандал и тем самым выбить оппонента или нацию из игры. Россия напала на Эстонию, Украину и западные страны, используя именно эти методы кибервойны. В какой-то момент Россия, видимо, решила применить эту тактику против Соединенных Штатов, и поэтому сама американская демократия была взломана.
Доменик Рикарди — известный канадский футуролог. В октябре 2000 г. он дал интервью, в котором поделился своим прогнозом-предсказанием о будущем России в 21 веке. На Западе его еще называют «квебекским Нострадамусом» — если верить журналистам, во время «Уотергейтского скандала», назвал точную дату отставки американского президента Никсона, предсказал разрушение Берлинской стены, распад Югославии и развал СССР. Читая прогнозы Доменика Рикарди, невольно приходишь к мысли, что его версия будущего — следуя его аргументам и выводам — намного реальнее, чем официальная ложь. В отличие от распространенного в интернете сокращенного текста этого интервью под названием «Доменик Рикарди: я Россию уже не вижу», здесь представлена полная версия.
Алексей Уразов – российский историк, политолог, специалист в области стратегических коммуникаций и связей с общественностью. Кандидат исторических наук, выпускник исторического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова. Автор ряда научных статей по истории международных отношений, внешней политике США и Великобритании на территории стран Большого Ближнего Востока как в годы холодной войны, так и в начале XXI века. В разные годы входил в группу авторов научно-прикладных исследований по проблемам внешней политики и конфликтологии.
÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷ Переход от полного доминирования идей государственного вмешательства в первой половине XX в. к неолиберальному консенсусу конца XX в. — один из ключевых, но недостаточно исследованных моментов современной истории. Д. Стедмен-Джоунз анализирует, каким образом в 1940–1980-е годы в Великобритании и США неолиберальные идеи — об индивидуальной свободе, свободных рынках и дерегулировании — трансформировались в электорально успешные политические программы. Пытаясь ответить на вопрос, почему, столкнувшись с глубоким экономическим кризисом 1970-х годов, политики и чиновники обратились именно к неолиберальным идеям, автор рисует трёхмерную картину, сочетающую (а) интеллектуальную историю зарождения, развития и распространения неолиберальных идей в 1940–1970-е годы, (б) экономическую историю от послевоенного бума до стагфляции 1970-х годов и (в) эволюцию партийной политики в США и Великобритании в этот период.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.