Бегемот. Структура и практика национал-социализма 1933 - 1944 гг. - [25]
Принцип разделения властей ограничивает парламент законодательной деятельностью, иными словами, установлением абстрактных общих правил. И снова практика оставила позади теорию. Парламент — это уже не исключительно законодатель; он теперь администратор, и неэффективный. В эру монополистического капитализма общие законы становятся механизмами утаивания индивидуальных решений. Однородность народа почти не существует. Плюралистическая система заменила множеством форм лояльности одну основную лояльность к нации. Поликратия, то есть объединенный орган независимых публичных учреждений (институтов социального страхования, контрольных органов, принадлежащих государству корпораций и так далее), не подчиненный никакому парламентскому надзору, разрушил единство политических решений. Это разорвало на части живой политический организм. Федеративный принцип, защищая частные интересы, сделал насмешкой идею суверенитета народа.
Гражданские свободы и неотчуждаемые права в конечном счете отрицают демократию. Руссо уже указывал на это, по крайней мере косвенно; так как теория общественного договора означает, что гражданин передал свои права после заключения договора. Традиционные личные и политические свободы были продуктом капитализма, основанного на конкуренции. Эта эра теперь прошла, и капитализм вступил в фазу интервенционизма, монополистического капитализма и коллективизма. Поскольку свобода торговли и свобода договора исчезли, их следствия, свобода слова и собраний, свобода печати и профсоюзов стали бессмысленными.[84]
Парадоксальным образом этот антидемократический анализ, предназначенный для того, чтобы свести до минимума фундаментальные права, в то же время чрезмерно их переоценивает, превращая их в бастион для защиты частной собственности от государственного вмешательства и наделяя их конституционной функцией, полностью чуждой германской традиции.[85] Бесчисленные книги, памфлеты и речи разоблачали парламентские учреждения, их неэффективность, их недемократический характер, их продажность. Бюрократическая идеология была непосредственным бенефициарием. Судебная власть была возвышена до верховной политической функции, и ради атак любого рода на плюралистические, поликратические и федеративные причины разобщения какая-либо критика того независимого политического статуса, каким обладала армия, тщательно устранялась. Фундаментальные права отвергались как несовместимые с демократической философией, в то время как фундаментальные права собственности и равенства приобрели такую широту и глубину, какой они никогда ранее не обладали.
Логическим результатом этого преднамеренного маневра было требование сильного правительства, достигшее кульминации в лозунге: «Вся власть президенту». Президент, как утверждалось, — это истинно демократический институт: он избирается народом. Как единственная подлинно нейтральная власть, как посредник он должен иметь законодательные и исполнительные полномочия, сконцентрированные в его руках. Президентская нейтральность — это не просто бесцветность, но истинная объективность, возвышающаяся над мелкими ссорами множественных интересов, публичных организаций и провинций.[86]
Лежащим в основе настроением был десизионизм Карла Шмитта,[87] требование действия вместо размышления, решения вместо оценки.
Десизионизм основывается на своеобразной, еще весьма привлекательной доктрине о природе политики, сильно похожей на революционный синдикализм Жоржа Сореля. Политика, заявляет Шмитт, это отношение друга к врагу. Враг — это в конечном счете любой, кто должен быть уничтожен физически. Любое человеческое отношение может стать политическим в определенном смысле, так как любой оппонент может стать врагом, подлежащим уничтожению. Новый Завет указывает, что следует любить даже врага, но это указание относится только к частному врагу, inimicus, а не к публичному врагу, hostis[88] Это учение о грубой силе в его наиболее поразительной форме, направленное против любого аспекта и акта либеральной демократии и против всей традиционной концепции верховенства права.
Противоположные теории либо не пользовались влиянием, либо играли на руку антидемократическим тезисам. Коммунисты, например, отвергали конституцию как завесу над капиталистической эксплуатацией и как политическую сверхструктуру экономики монополистического капитализма. В действительности веймарская конституция ничего не скрывала. Ее компромиссный характер, торговля интересами, независимый статус республиканской бюрократии, открытая политическая роль судебной власти были совершенно очевидны. Конституционная теория и практика разоблачали слабость демократических сил и силу их оппонентов. К тому же они показывали, что веймарская конституция обязана своим существованием гораздо больше терпимости ее врагов, чем силе ее сторонников. Отсутствие какой-либо приемлемой конституционной доктрины, даже если бы она была простым камуфляжем и чистой фикцией, а также последовательный публичный характер антагонизмов как раз и были теми факторами, которые обеспечили переходную конституцию и предотвратили формирование прочной законности.
Дональд Трамп тщательно выстраивал свои отношения с российским правительством еще в 1980-х годах, во времена Советского Союза, контролируемого Коммунистической партией. Но для Трампа Россия всегда была культурным союзником. Трамп видел в ней нацию, состоящую из таких же людей, как он: они ненавидели геев, чёрных и всех остальных, за исключением измученных и преследуемых мужчин белой расы. В этой книге Малколм Нэнс, автор бестселлеров и известный эксперт по разведке, показывает, как именно Трамп и его ближайшее окружение координировали действия с российскими спецслужбами, общались с агентами ФСБ и в конечном итоге разработали стратегию совершения величайшего акта предательства в истории Соединенных Штатов - нарушение президентской присяги в обмен на власть и личное обогащение.
За последние десять лет Россия усовершенствовала методы "гибридной войны", используя киберактивы для атаки и нейтрализации политических оппонентов. Хакеры, работающие на правительство, взламывают компьютеры и телефоны, чтобы собрать разведданные, распространить эти разведданные (или ложные данные) через средства массовой информации, создать скандал и тем самым выбить оппонента или нацию из игры. Россия напала на Эстонию, Украину и западные страны, используя именно эти методы кибервойны. В какой-то момент Россия, видимо, решила применить эту тактику против Соединенных Штатов, и поэтому сама американская демократия была взломана.
Доменик Рикарди — известный канадский футуролог. В октябре 2000 г. он дал интервью, в котором поделился своим прогнозом-предсказанием о будущем России в 21 веке. На Западе его еще называют «квебекским Нострадамусом» — если верить журналистам, во время «Уотергейтского скандала», назвал точную дату отставки американского президента Никсона, предсказал разрушение Берлинской стены, распад Югославии и развал СССР. Читая прогнозы Доменика Рикарди, невольно приходишь к мысли, что его версия будущего — следуя его аргументам и выводам — намного реальнее, чем официальная ложь. В отличие от распространенного в интернете сокращенного текста этого интервью под названием «Доменик Рикарди: я Россию уже не вижу», здесь представлена полная версия.
Алексей Уразов – российский историк, политолог, специалист в области стратегических коммуникаций и связей с общественностью. Кандидат исторических наук, выпускник исторического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова. Автор ряда научных статей по истории международных отношений, внешней политике США и Великобритании на территории стран Большого Ближнего Востока как в годы холодной войны, так и в начале XXI века. В разные годы входил в группу авторов научно-прикладных исследований по проблемам внешней политики и конфликтологии.
÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷ Переход от полного доминирования идей государственного вмешательства в первой половине XX в. к неолиберальному консенсусу конца XX в. — один из ключевых, но недостаточно исследованных моментов современной истории. Д. Стедмен-Джоунз анализирует, каким образом в 1940–1980-е годы в Великобритании и США неолиберальные идеи — об индивидуальной свободе, свободных рынках и дерегулировании — трансформировались в электорально успешные политические программы. Пытаясь ответить на вопрос, почему, столкнувшись с глубоким экономическим кризисом 1970-х годов, политики и чиновники обратились именно к неолиберальным идеям, автор рисует трёхмерную картину, сочетающую (а) интеллектуальную историю зарождения, развития и распространения неолиберальных идей в 1940–1970-е годы, (б) экономическую историю от послевоенного бума до стагфляции 1970-х годов и (в) эволюцию партийной политики в США и Великобритании в этот период.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.