Бег в золотом тумане - [75]

— Иди, иди! Только, сначала подбери за собой. Возьми женщин и закопайте тела бандитов вон там, в углу полянки, под скалой. Вечером, если мы не придем, найдешь нас на штольне. И не смотри на Лейлу такими жалостливыми глазами, не береди душу!

Бабек пошел в палатку, развязал женщин и приказал им оттащить трупы Резвона и его подручных в дальний угол полянки. Когда сестры тащили мимо меня Резвона, я оглянулся и посмотрел на него. Он был светел лицом и казался вполне довольным.

— Резвон мне говорил, что он сабля нарошно тебе на стена оставлял, — сказал Бабек. заметив мой пристальный взгляд на покойного.

"Я, — говорил, — режиссер!"

— И мне об этом же говорил… — устало сказал я.

— Он слишком был уверен в себе и не допускал мысли о провале своего кровавого "спектакля"!

Яму копать они не стали. Просто заложили трупы камнями, воткнули в продолговатые холмики палки, с привязанными к ним, лоскутами белой ткани. Оглядев плоды своего труда, Бабек помолился вместе с женщинами, засунул за пазуху пару лепешек и ушел.

* * *

Я проводил его взглядом, а когда посмотрел на Лейлу, увидел, что она пришла в себя и, не мигая, смотрит мне в грудь сквозь длинные свои ресницы

В её глазах я прочитал ужас, смешенный с отвращением к себе. Я хотел поцеловать её в губы, но она, резко и истерично задергав головой, отвернулась. По её щекам катились слезы…

— Я люблю тебя, I lоvе уои… Все будет хорошо, вот увидишь, — шептал я ей.

— Тебе плохо, но я постараюсь. Пройдет совсем немного времени, и ты забудешь обо всем! Кроме меня! Ты полежи здесь немного! Я сейчас…

К счастью, и на этой полянке нашлась кумархская рудостойка[32]. То ли местные чабаны ее сюда притащили, то ли — люди Резвона, но костер было чем раскочегарить. Под палаткой я нашел топорик и начал рубить дрова. Когда я разогнулся, то сразу же уперся глазами в черные, зловещие фигуры двух женщин. Меня охватил приступ ярости, я замахал топором, и стал кричать им срывающимся голосом, чтобы ушли с глаз долой.

С тех пор, как мы с Лейлой покинули Иран, я не воспринимал этих двух фурий, как некую реальность. Все в них было мне непонятно.

"Зачем они здесь? — думал я, провожая их взглядом. — Зачем они преследуют нас? Чего хотят? Наверное, им до чертиков надоела родная пустыня… Или Фатима — просто больная, как и говорила Лейла… А почему я перестал бояться ее?

Она ведь сюда приехала по мою душу. А здесь автоматы на каждом углу валяются…"

Поглощенный этими сумбурными мыслями, я вырыл позади палатки, прямо под отвесной скалой, яму диаметром около полуметра, выложил ее плоским булыжником и развел на них огонь. Затем обложил костёр крупными камнями. В оцинкованне ведра и два больших алюминиевых чайника набрал воды и поставил греться.

К этому времени Лейла начала приходить в себя, и я с трудом влил ей в рот полкружки разведенного сгущенного молока. Но ее вырвало. Отерев ей шею и грудь байковым пробным мешочком, я перенес ее поближе к костру с тем, чтобы она могла наблюдать за мной, а я за ней. Краешком глаза я видел ее безжизненное лицо, пустые равнодушные глаза. Но в них отражалось пламя костра. Живое, озорное пламя, и это вселяло в меня надежду…

Дров было много, и очень скоро камни очага раскалились и начали потрескивать. Примерно через час я отодвинул их в сторону, собрал и выбросил угли и золу, а кострище засыпал принесенной с речки галькой. И поставил над ним снятую с прежнего места палатку. Скоро в ней стало тепло, как в бане.

После этих приготовлений я подошел к Лейле. В глазах ее что-то засветилось. Это было, — не умирающее ни при каких обстоятельствах, женское любопытство! Я взял ее на руки, перенес в палатку и поставил на согревшуюся гальку.

— Это, конечно, не твоя мраморная ванна в Захедане, но сгодится, — поцеловав ее в лоб, нежно сказал я.

Глаза Лейлы начали теплеть, тело ее стало податливо — упругим, и мне удалось почти без затруднений раздеть ее донага…

Она стояла передо мной беспомощная, словно младенец, смущённая моим восхищенным взором.

— Да, милая, да! Приговаривал я. — Ничего не случилось, ничего! Всё то, что есть между нами, все превращает в любовь! Прости, я сейчас. Я вышел из палатки, нашел Фатиму и бросил ей в руки изодранную одежду Лейлы и моток черных ниток с иголкой — они всегда были при мне в нагрудном кармане штормовки.

Вернувшись, я разделся до пояса, быстро выстирал в ведре нижнее белье Лейлы и положил его сушиться на горячие камни. Все это время Лейла удивленно наблюдала за мной.

— Не мужское это дело, стирать для любимой, да? — окончив непривычное занятие, спросил я. Затем, бормоча Лейле разные ласковые слова, я облил ее теплой водой, плеснув немного на камни. Облако пара окутало нас. Мне захотелось обнять свою возлюбленную, но я, укротив руки, но не глаза, начал омывать ее тело намыленным пробным мешочком.

"И в день седьмой, в какое-то мгновенье,

Она явилась из ночных огней!

Без всякого небесного знаменья,

Пальтишко было легкое на ней!"[33]

Напевая, я намылив ее всю, потом посадил на корточки, и осторожно вымыл голову. Глаза Лейлы совсем потеплели и она, улучив момент, нежно прикоснулась влажными губами к моей, давно не бритой, щеке.