Бег по краю - [7]

Андрюша никогда не покупал себе одежду. Сначала это делала его мать, потом жена. Он вполне полагался на их вкус, да впрочем, ему было, пожалуй, всё равно, в чём ходить. И если мать всё-таки старалась, чтобы сын был одет не хуже других, то Лидия Андреевна совсем не спешила подобрать ему галстук в тон его новой рубашки.

Он был неплохим мужем. Близких друзей у него не было, шумных компаний он никогда не водил, не курил и совсем не пил. Да, его излюбленным занятием было лежать на диване и смотреть телевизор, но ведь зарплату-то он приносил регулярно – и весьма приличную по меркам того времени, а на работе у него тоже было не всё гладко и спокойно. Как ни странно, он, недеревенский мужик, любил копошиться в саду. Кряхтя, с удовольствием копал грядки, засаживая их горохом, морковью, укропом, репой. Так, баловство: на семью этого не хватит, но зато можно было в выходные полакомиться прямо с грядки свежими овощами. Он часами ковырялся в земле, разводя всякие многолетние цветы и ягодные кустарники, по весне сам покупал горстями семена и саженцы, разделывал незатейливые клумбы, возводимые в хороводе крапивы, вырезал свернувшийся побег отплодоносившей малины, подвязывая каждый молодой кустик верёвочкой к колышку для того, чтобы его не согнул ветер.

Муж даже люстру в доме повесить или починить не мог. Лидия Андреевна сама залезала на обеденный стол, выставив его прямо под люстрой, выискивала оборвавшийся в люстре провод, прикручивала к другому оголённому концу и припаивала с помощью олова или канифоли стареньким паяльником свёкра, дуя на обожжённое запястье, на которое сорвалась раскалённая капля.

Заболев, Андрей уходил в гостиную и там лежал, протягивая на больничном максимально возможный срок. Лидочка же и не помнит, когда она брала больничный лист. Кажется, последний её больничный был декретный. С детьми сидела свекровь или мама, сама же она на ногах переносила болезнь за болезнью, стоически задавливая даже сильное недомогание таблетками, заглотанными на ходу.

Это Лидочка поменяла старую машину свёкра на новую антрацитовую «двадцать четвёртую» «Волгу». Это она определила Гришу в детскую изостудию, а Василису заставляла ходить на музыку и терзать их старенькое пианино занудными гаммами. Это с её подачи Василиса стала учиться на экономиста, а Гриша – на биолога. Это она искала детям репетиторов и доставала мужа, чтобы он поднял все родительские связи, когда детям пришла пора поступать в вуз.

Впрочем, Андрей охотно помогал ей с детьми, он с ними постоянно гулял, когда они были маленькими, собирая компанию из их друзей; частенько, не жалея своего времени, решал своим чадам задачки по физике и математике, когда они подросли.

В то же время его голос не очень-то много значил в их семье. Нет, с ним, конечно, советовались… Ему пересказывали все новости, принесённые сорокой на хвосте от знакомых и подруг, но он давно не мог, скажем, даже посмотреть тот детектив, который ему хотелось, так как Лида приклеивалась в это время к какой-то мыльной опере, совсем ему неинтересной. Она стремительно входила в гостиную, притащив хвостом сквозняк, хлопающий дверью, включала то, что ей нужно, и всё… Если Андрей смотрел что-то другое, она просто вопросительно всматривалась в его лицо, говорила: «Я переключу, я хочу поглядеть другой фильм. Давай посмотрим». И, не дожидаясь его ответа, резко выстреливала переключателем.

Он не то чтобы умел тихо гасить все её эмоциональные всплески… Он просто незаметно уходил от любых конфликтов, давно поняв, ещё тогда, когда жил с матерью, что с женщинами лучше не спорить. Женщина просто несёт всё то, что пришло ей на ум, наматывая на любой пустяк слой за слоем, будто пускает скатываться с гигантской горки слепленный из мокрого снега снежок. И снежок вырастал до размера головы снежной бабы… Оставалось только вставить нос морковкой. Но вдруг припекало солнце – и остановившийся у подножия горы ком начинал медленно таять, пуская тоненький ручеёк слёз.

Временами Андрею хотелось бежать из дома, но он понимал, что он никогда не уйдёт: он не волк и просто не выживет в одиночку… Он привык жить, как за каменной стеной. И матушка, и Лидочка как раз и были такими каменными стенами. Вне стен было поле, по которому гулял буйный расхристанный ветер. На ветру было хорошо освежаться и пари́ть, пока нещадно печёт солнце, но как только начинались холода, неудержимо хотелось в дом. Андрей знал это. Поэтому он и терпел многое, понимая, что без Лиды он никуда. Он даже, когда своим коллективом руководил, смотрел на всё Лидочкиными глазами. Приходил домой – и советовался с женой. Что Лида скажет, то и делал. Как тень при жене, но тень странная, что считалась не тенью вовсе, а главным, тем, чем Лидочка на людях гордилась и хвасталась, как своим трофеем. Она и показывала его как трофей, а сама частенько кричала до потери голоса и истерично плакала, паря в полной невесомости без какой-то опоры под ватными ногами. Хоть бы за какую ветку на дереве ухватиться, но нет… Расправляй крылья, включай свой внутренний реактивный двигатель…