Бедовый мальчишка - [108]

У нового дома с жестяным петухом на крыше были раскрыты ворота. По двору бегали за обезумевшими курами солдаты. Из сеней вышел офицер, неся перед собой зеленую граммофонную трубу.

— Мамка, а мамка? — тихо позвал Степка.

На печке зашевелилась мать. На пол шлепнулся задетый ею валенок.

— У Максима Осина беляки кур ловят, а в избе кто-то кричит. Тетка Паша, кажись.

Мать застонала, хотела что-то сказать, но закашлялась. Вздохнув, Степка отошел от окна. Идти на улицу было боязно, дома же сидеть скучно.

Достав из ящика стола засаленную тетрадь и огрызок карандаша, он задумался. Хорошо бы нарисовать, как чапаевцы всем отрядом несутся на беляков, а впереди их под красным знаменем скачет сам Василий Иванович Чапаев.

Чапаева Степка знал только по рассказам односельчан. Он много раз принимался за рисование, но Чапаев выходил то очень молодым, то очень старым.

«Нет, ничего не получится, — с горечью подумал Степка. — Поесть бы хоть чего-нибудь».

Он вспомнил, что последний раз ел вчера утром. Мать размочила в кипятке несколько хлебных корок, завалявшихся в посудном шкафу, и они их тут же съели. А теперь ничего не было.

За окном послышались лошадиный топот и громкий говор. Мальчик вздрогнул. Заглянул в окно и тут же отбежал в темный угол, к печке.

В сенную дверь застучали. Мать тревожно подняла голову, спросила:

— Степанька, кто там?

— Беляки! — прошептал Степка.

Затрещала дверь в сенях. На пол грохнулось что-то тяжелое, и хриплый голос грубо выругался.

В избу ворвались солдаты. Впереди шел толстый краснолицый вахмистр с плеткой в руке. Споткнувшись о табуретку, он закричал, ругаясь:

— Открыть окна!

Юркий парень в малиновых галифе бросился к окну и сорвал дерюгу. В избе посветлело.

— Разыскать красную ведьму! — скомандовал вахмистр, покачиваясь на коротких ногах и размахивая плеткой.

Степка залез под печку. Чужие, страшные люди стащили мать на пол. Вахмистр ударил ее, и она тихо, испуганно ахнула.

Больше Степка ничего не видел. Уткнувшись лицом в корзину с углями, он затрясся и беззвучно заплакал, кусая себе руки…

Солдаты облазили все углы, переломали табуретки, истоптали ногами старый, подтекавший самовар и с руганью и смехом удалились на двор.

…Приподняв голову, Степка прислушался. В избе никого не было. Степка осторожно вылез из-под печки и зажмурил глаза. Из сеней полз дым, язычки огня лизали косяки двери.

Растворив створки окна, он прыгнул в прохладную, сырую темноту вечера. Отблеск начинавшегося пожара осветил двор. На черном фоне отворенных ворот сарая раскачивался, не касаясь ногами, человек.

Шагнув к сараю, Степка пронзительно вскрикнул. Оцепенев от ужаса, он недолго смотрел на мать, на ее босые ноги, потом бросился бежать, не оглядываясь, к околице.

Он спал у придорожного бугорка в жнивье. По дороге шел старик и негромко пел молитву. Степка проснулся.

— Да тут, кажись, человек? — молвил старик, останавливаясь около Степки.

Он приложил к глазам руку козырьком и пристально посмотрел на оборванного мальчика.

— Ты тут чего, делаешь, сынок? Ась?

— Ничего не делаю… так просто, — сдерживая слезы, ответил Степка и отвернулся, с тоской поглядев на голубоватую, затянутую дымкой даль.

— Не слышу! — Старик стукнул о землю палкой. — Устал, сил нет. Смертынька, видно, по пятам за мной ходит.

Сняв с плеча суму и кряхтя, нищий опустился на пыльный, побуревший подорожник.

— Подсаживайся, внучек, закусим чем бог послал.

Степке очень хотелось есть. Увидев в руках старика горбушку черного хлеба, он опустил голову, проглотил слюну.

— Ешь вот, на! У тебя что, мать с отцом живы?

Степка торопливо жевал, не слушая нищего. Старик, должно быть, понял, насколько голоден мальчик, и подал ему еще ломоть.

Когда Степка наелся, нищий спросил:

— В селе подают, касатик, милостыню-то?

— Не знаю. Беляки там, грабят всех…

— И много их?

— Много! — глухо промолвил Степка. — Маманьку… мать мою повесили…

Он вытер мокрые от слез глаза, но не сдержался и безутешно заплакал,

— И что это они, господи помилуй, лютуют? Чисто звери! — сказал старик.

— Папанька мой — он красным был… — давясь и всхлипывая, выговорил мальчик. — Так они за это…

— Ах, звери этакие!.. Ты теперь что ж, один? Сирота? Ась?

Степка заплакал еще громче, размазывая кулаком слезы по грязному лицу.

— А ты перестань, касатик, перестань… Хочешь, пойдем со мной. Двоим не скучно. — Старик положил в суму недоеденную корочку и перекрестился. — Старый да малый, кто нас тронет?

— Я ничего…

— Пойдешь, значит?

— Пойду, — еле слышно прошептал Степка. — Только в наше село не пойдем. Там меня знают.

— Ладно. Видно будет, — сказал нищий и стал подниматься.

У околицы их остановил патруль.

— Пропустите, любезные, милостыню господню собираем, — запричитал старик, опираясь на Степкину руку.

— Пропустить, что ли? — спросил рыжеусый солдат своего товарища.

— Пусти. Черт с ними! — махнул тот рукой.

Степку в село нищий с собой не взял, он оставил его в заброшенной бане позади огородов.

— Карауль собранный хлебушко и никуда не уходи, — строго наказал старик.

Вернулся он скоро и сказал, что в этом селе подают плохо, надо идти дальше.

На другую ночь легли спать в поле, в шалаше пастуха. Ласково гладя Степку по голове, старик спросил: