Бедолаги - [8]

Он немного постоял возле дома и медленно двинулся прочь, все казалось очертаниями, одни только контуры, даже родители ему пришли на ум, как они сидят за обеденным столом и ждут его, как они втроем сидят за обеденным столом и ждут его брата, а тот пока еще не болен и вот-вот явится, обо всем этом он вспомнил, пусть чего-то и не хватало в воспоминаниях, пусть дырка образовалась в памяти, как раз там, где что-то случилось, и вот так он стоял на Пентонвилл-роуд, пока не услышал сирену «скорой помощи» и не пошел дальше. Счастливые времена сохраняются в памяти реальными, но у Джима остались от них одни очертания и страх никогда не узнать, что произошло. Джим нащупал ключ, врученный ему Дэмианом, добрался до Кентиш-Тауна, нашел нужную улицу — Леди Маргарет, и там было тихо-тихо, только кошка прыгнула на мостовую, черная с белым кошка, и спряталась под машиной.

Через несколько дней ему позвонил Элберт. О Мэй он ничего не сказал, а Джим и не спрашивал.

5

Дверь дома, где размещалось агентство, Изабель и теперь открывала ключом Ханны. За день до того, как Ханну последний раз положили в клинику «Шарите», та передала Изабель свой ключ — улыбаясь тем лучезарнее, чем мертвенней становилась кожа, чем прозрачней лицо, к концу совсем истаявшее.

Остались только серые глаза и полные губы. Ханна обняла Изабель, но тут же мягко оттолкнула костлявой рукой:

— Ладно, ладно, хотя бы раз мы еще увидимся…

Увиделись они не один раз, а больше, потому что смерть будто запутали, будто отвели ласковые перешептывания у постели, и детское как никогда выражение лица Изабель, и невозмутимость Петера, который справился наконец со своей яростью, с горькими и едкими словами, отравившими им последние месяцы. Каждый раз Изабель брала ключ с собой в больницу, надеясь, что Ханна попросит его вернуть.

Ждали, ждали, и однажды началось. Сообщил об этом Андраш, вместе они поспешили в «Шарите». Губы Ханны крепко сжаты, не слышно ни звука, и врачи не понимали, страдает ли она от боли. Иногда Ханна открывала глаза, но в отсутствующем взгляде читалась только решимость умереть. Петер приходил ночью, спал на раскладушке, поставленной для него медсестрами. А днем не появился ни в клинике, ни на работе. Андраш и Изабель провели вместе весь день и весь вечер, потому что ей не хотелось домой, в пустую квартиру, куда Алекса теперь заходила только за вещами — запаковать, распаковать. В ту ночь, когда наступил конец, Изабель ночевала у Андраша, тот постелил ей чистое белье, а сам улегся на красный просиженный диван — нелепый реквизит посреди его гостиной.

В пять утра их разбудил звонок Петера. Попросил заменить его на работе, обещал вернуться через месяц. Ханна умерла 5 октября 1996 года, и в тот день Изабель, впервые открыв двери подъезда и бюро ее ключом, обнаружила на своем письменном столе коротенькое письмецо, что-то вроде завещания, согласно которому доля Ханны в агентстве переходила к Изабель. Изабель никогда (если не считать нескольких месяцев в Лондоне) не занималась графическим дизайном, а тут вот оно — благословение. От растерянности она кинулась в раскрытые объятья Андраша и несколько минут не могла прийти в себя. Тогда, пять лет назад, она и приняла решение посерьезнее относиться к своей профессии, к своей берлинской жизни. Но вечно что-нибудь упускала, не успевала, хотя результат обычно оказывался вполне достойным. Впрочем, и раньше, еще помощницей Ханны, она задерживалась на работе допоздна так же часто, как теперь.

Изабель открыла дверь бюро, держа в руке пакет со старыми кроссовками, и едва не натолкнулась на Андраша. Тот стоял на карачках с бессмысленным выражением лица и высунув язык, как будто намеревался что-то слизнуть с пола. Андраш на миг замер, но тут же вскочил на ноги, а Петер, сидя за столом, расхохотался. Гневным хохотом.

— Андраш хотел мне показать, — сказал он, — как поисковые собаки работают среди развалин и пепла, если у них забивается нос.

Андраш посмотрел вниз, на ноги Изабель:

— Ты купила туфли.

— Тошнит от вас. — Петер, вставая, чуть не опрокинул стул. — Один строит из себя психа, а у другой нету дел, кроме шопинга.

Только когда дверь за ним захлопнулась, Изабель открыла рот:

— Что с вами такое?

Андраш, молча разглядывая новые туфли, взял у нее из рук пакет, вытащил одну за другой кроссовки, поставил к себе на письменный стол и стал осторожно водить пальцем по шнуркам, язычку, заднику.

— Андраш, прекрати!

Как тихо, здесь тоже тихо. Электричка, рывками подъехав к станции, замерла. Андраш вдруг вскочил, закрутился на месте, повернулся раз, два, три и уселся прямо на стол. Электричка тронулась, набрала скорость, исчезла из виду, так и не попав в поле зрения Изабель, а на ее место уже прибыла следующая, тихо постояла, прокатилась вперед на несколько метров, опять остановилась, и за окнами вагона появились лица людей, будто они видны не сквозь оконное стекло, а через линзу, с увеличением и искажением.

Какая ты бледная, — пробормотал Андраш и, чуть помедлив, отправился в коридорчик, он же кухня: там и посуда, и баночки с медом, чайные пакетики, кофеварка, компактный кухонный шкафчик — тяжелый, как несгораемый шкаф, газовый баллон под раковиной, две горелки. Включил чайник, поставил на поднос чашку, сахарницу, молочник, забыв его наполнить, подождал, пока закипит вода, заварил чай.