Бедолаги - [9]

Раньше в дальней комнате работали Ханна и Изабель, а в ближней они, двое мужчин. После смерти Ханны Андраш перебрался к Изабель, натянул проволоку по стене, развешивал свои и ее эскизы. В дальней комнате зеленый линолеум, в ближней — красный, а коридорчик в синих тонах. Стол Изабель в правом углу между двумя окнами, за ними проходят электрички и поезда. Рядом с компьютером — экран как будто парит над землей, в пестрых мисочках ластики, точилки, пузырьки с цветной тушью, в стеклянных стаканах карандаши и перья. Андраш уговорил Изабель снова рисовать, даже писать акварели, как в школе, и она привыкла так работать, иногда дни напролет готовила эскизы — уличные сценки, интерьеры, серии "картинок, и только под самый конец бралась собственно за работу. «Видишь, получается! — победно заявила она Петеру. — Никакая не потеря времени, даже наоборот». Она любила свое бюро. New concept — new life, новая идея — новая жизнь, вот что это значило, по крайней мере для нее, когда она приехала в Берлин, по квартирному объявлению познакомилась с Алексой, а через Алексу с Ханной. Всем она обязана Алексе, вот и цеплялась за нее, пока та не переехала к Кларе и не вынудила Изабель заняться поисками новой квартиры.

Андраш отставил поднос, вернулся в коридорчик, прихватил печенье и банку с медом, сел. Вчера в это самое время Изабель размышляла, не надо ли помочь Гинке готовить, и с двойственным чувством ожидала вечера, суматохи и выпивки, непременных на вечеринках, которыми Гинка так гордилась. Та не скрывала, что предпочитает звать в гости одиночек, и даже десять супружеских пар накануне золотой свадьбы не помешали бы ей считать всех гостей холостыми и незамужними. В первые же минуты она умела разделить пару каким-нибудь колким словцом, или комплиментом, или насмешливо-снисходительным замечанием, обладая безупречным инстинктом в поисках той точки, когда и любящие друг друга люди готовы разойтись, и умея пробудить в каждом желание найти более приятное и волнующее общество хотя бы на этот вечер. На нее бы обижались, однако подобная тактика приносила результат: не проходило и получаса, как устойчивые связи распадались и каждый старался явить обществу весь свой шарм, всю свою завлекательность, чтобы в этой круговерти кого-нибудь да привлечь, понимая, что иначе окажется поглощен тьмой, сгущавшейся в комнате, полной смеха и гула. Прощаясь с кем-либо, Гинка находила такие слова, что ее гости как по наклонной скатывались вновь к своим бракам и союзам, не без укола недовольства, но с покорной готовностью шагнуть в ночь с тем же, с кем пришли. А настоящих одиночек Гинка пыталась свести, и тут ее инстинкт тоже никогда не подводил, хотя она признавалась Изабель, как непоследовательно с ее стороны разыгрывать из себя сваху, а потом жаловаться, что число холостых идет на убыль. Изабель для нее исключением не была, однако все предложения сменялись угрозами указать Изабель на дверь, если та окажется такой же занудой, как остальные женщины чуть за тридцать, когда они вдруг выходят замуж, рожают детей, да еще и норовят бросить работу.

Андраш положил ей руку на колено:

— Не надо так переживать. В итоге окажется, что погибших меньше, чем они думают.

Голос Андраша, обычно такой приятный и спокойный, звучал глухо, он запустил пальцы в свою густую шевелюру, провел ладонью по широковатому лицу. Изабель следила за его взглядом, не отрывавшимся от новых туфель. Андраша занимал вовсе не Центр международной торговли. Его занимали новые туфли и напряжение, исходившее от Изабель, сигналы, уловленные его приемником, но не распознанные им, не обработанные. Изабель напоминала ему пойманного зверя, который прикинулся спокойным, а сам готовит побег и безразличен ко всему, кроме принятого решения.

— Изабель?..

Она взяла чашку, стала согревать ладони. Андраш не решился спросить про вечеринку у Гинки. Вчера Изабель поехала в Шарлоттенбург прямо из бюро, не заходя домой и не переодевшись, в джинсах, в кроссовках, в майке с коричнево-желтыми кружочками. Андраш давно заметил, что мужчины обычно воспринимали Изабель точно как он, а она держала его за старшего брата, проявляя доверие и некоторую небрежность, а порой стараясь помучить, как мучают тех, в ком не сомневаются. В тысячный раз спросил он себя, отчего бы ему не вернуться в Будапешт, отчего бы не собрать вещички и не свалить бесповоротно прямиком в Будапешт, где зять Ласло готов открыть с ним рекламное и дизайнерское агентство. Долгое время Андраш убеждал себя, что не доверяет энтузиазму Ласло, что мысль о возвращении к родителям, в дом, откуда его, четырнадцатилетнего, отправили к дяде с тетей в Германию, ему непереносима. И сам знал, что притворяется.

— Вчера в это самое время… — Изабель наконец нарушила тишину, но тут же снова умолкла.

Андраш только головой покачал. Должен же кто-то ответить за произошедшее, должен кто-то заплатить за то, что люди теперь — не важно, в Германии или в США, — чувствуют себя так, будто у них отобрали настоящее, сегодняшний день. «Реальность всего мира взорвана, — думал он, — и пока человечество снова успокоится, смирится с былой несправедливостью, для них привычной и приятной…»