Вдруг Галина проснулась. Красноватые лучи восходящего солнца уже играли на зеленой церковной крыше и на ее блестящем кресте. Яркий луч ударил в глаза Гальке. С удивлением осмотрелась она по сторонам и не сразу смогла опомниться, где она и как сюда попала. Перед ней стоял церковный сторож Михеич, седой старик в высокой меховой шапке. Он побрякивал своими заржавленными ключами и внимательно смотрел на нее.
– Ты что тут, Галя, делаешь, а? – спросил он ее.
– Да я так… спала… – бессвязно пробормотала девочка и принялась тереть себе кулаком глаза.
– Нашла место спать! Нечего сказать… Ступай скорей домой! Чего тут… Охо-хо! – прошамкал старик. – Вишь, зазябла вся, посинела даже… Беги, добро… А то простудишься, умрешь, в могилу зароют. Беги!
Старик еще раз поглядел на нее жалостливо и побрел на колокольню.
Как бы в благодарность за съеденный кусок хлеба Галька твердо решилась – во что бы то ни стало – одеть статую Христа (Христос, как уже сказано, по воле художника был изображен почти без одежды, быть может, с целью сильнее разжалобить простой люд). Девочка все живо, все близко принимала к сердцу. Ей казалось, что и деревья и кустарники зимой дрожат от холода так же, как и она сама дрожит; так же – выходило по ее догадкам – должно быть холодно и бедному Христу.
На другой же день она отрыла где-то в чулане кусок простого, грубого холста и отрезала от него порядочный лоскут. На одном краю этого лоскута она прикрепила веревочку, и с таким скудным, грубым одеянием под вечер Галя явилась к нише и на этот раз уже безбоязненно облекла статую Христа в серую толстую холстину. «Вот так и ладно! Все же Ему будет лучше…» – подумала она, с довольным видом любуясь на дело рук своих.
Все на Дедюхине диву дались, когда пронесся слух, что кто-то неизвестный одел Христа. Все – стар и мал – приходили к нише, трогали холстину, разглядывали веревочку и все-таки ничего не узнали. Много из-за этого было толков, судов и пересудов у нас на селе.
* * *
Лет через пять после того вечера, который я только что описал, Сорочиха умерла – от вина «сгорела», как говорили на деревне. Михайло Колобяк в покое и мире прожил последние дни, добром вспоминая свое житье с первой женой и стараясь реже вспоминать Сорочиху. Галька в свое время вышла замуж, жила неподалеку от отца и почти каждый день наведывалась к нему. Старику даже привелось понянчиться с внучатами.
Галька же не могла всю жизнь забыть той непогожей осенней ночи, которую провела она на могиле матери; не могла позабыть того куска хлеба, что нашла она в ту ночь у подножия статуи Христа. И от поры до времени носила в нишу то яйцо, то ломоть хлеба, то грошик…
Умер Михайло, умерла и Галька, умер и муж ее.
А Христос по-прежнему неизменно стоит в нише, и бледный лик Его жалостливо глядит оттуда на мир. Ниша пообвалилась. Зимние снега и осенние дожди смыли с нее белую краску. Красные кирпичи все вышли наружу. У воина одна рука отвалилась и лежала на дне ниши. Христос по-прежнему одет то в красный кумач, то в простой серый холст. И ныне у подножия статуи можно часто видеть хлеб, яйца и медные гроши. Все это время от времени является и пропадает.
Куда пропадает? – Про то в нашей стороне знают только одни голодные нищие да убогие странники…