Бедные - [42]

Адвокат Бук взял на себя обязанность укротить Лени, которая то и дело вскакивала с места и пыталась что-то сказать. Но вот он засеменил к дверной нише, где, уронив голову на руки, сидела его жена. Он приподнял ее лицо, умоляюще заглянул в глаза. Увидев это, юный Ганс отошел в сторону.

- Мы сейчас в большой опасности, - шепнул Бук на ухо жене. - И виноват я.

Он прочел в ее взгляде восхищение.

- Ты действительно помог этому рабочему?

- Да. Вопреки интересам твоего брата.

- Ну, он уж как-нибудь перенесет это.

- А мы? - спросил Бук.

С застенчивой улыбкой она спросила:

- Если Дидерих отвернется от нас - мы погибли?

- Нам придется отказаться от привычной жизни.

- Я сделаю это охотно.

- А я - нет. Я буду держать его в руках. Как и до сих пор, он пойдет на все, ведь у него совесть нечиста и слишком многие помнят, что он смешал с грязью моего бедного отца. Я для него - живой укор, а в будущем стану и угрозой. - Полное актерское лицо Бука и в самом деле стало выглядеть угрожающе.

- И ты решился бы действовать против него?

- На это меня еще хватит. Если вопрос будет поставлен ребром, я возьмусь вести дело этого рабочего, и Дидерих увидит, как я сумею отомстить за все.

Эмми снова опустила голову.

- Все равно он будет давать нам деньги. Это невыносимо.

- Все стало невыносимым, - пробормотал Бук.

- Зеркало сюда! - приказала Густа слуге и, когда тот принес, сама подставила его маленькой Анклам.

- Только на вас, дорогая, этот жемчуг имеет настоящий вид, - сказала она, и в ее тоне чувствовалось самопожертвование. - При моих седых волосах... Но как я счастлива преподнести вам этот скромный дар в память о чудесных летних днях, за которые мы так признательны вам и вашему уважаемому дядюшке.

- Пожалуйста, пожалуйста, - вставил фон Попп.

Тем временем в конце террасы, хотя этому было трудно поверить, дело дошло уже до настоящей схватки между главным директором и его не в меру требовательным рабом. Геслинг на правах хозяина сделал попытку залезть Бальриху в карман, но в ответ последовал легкий толчок в грудь. Директор, покачнувшись, попятился до середины лестницы; затем вернулся на террасу и вдруг завопил:

- Он толкнул меня! Этот негодяй поднял на меня руку!

- Этот негодяй поднял руку... - повторило эхо. То был голос сына Крафта, а про себя этот молодчик, весь дрожа, добавил: "Каков негодяй!"

Горст набросился на рабочего, но тут же отлетел к чайному столу. Все, кроме Лени, вскочили и замерли на месте; слышались лишь приглушенные всхлипывания Густы, увидевшей, что супругу и сыновьям угрожает опасность.

А Ганс Бук схватил мать за руку и не отпускал до тех пор, пока она не встала и не ушла вместе с ним.

- Теперь начнется самое позорное, - побледнев, сказал Ганс. Бук-отец мелкими шажками последовал за ними.

Первым пришел в себя асессор Клоцше.

- Здесь налицо факт нарушения неприкосновенности жилища! И, кроме того, угрозы и покушение на жизнь! - заверещал он по-бабьи.

- И вымогательство! - заревел директор.

- Презабавный чудак! - стукнув кулаком по садовому железному столу, рявкнул фон Попп. Густа, Анклам и Гретхен пронзительно взвизгнули и заткнули уши, оглушенные собственным криком.

Бальрих решительно вырвался из окружения богачей. Расталкивая их и наступая всем на ноги, он выбрался из кольца. Когда Лени увидела его подле себя, она бросила свою чашку под ноги хозяйке дома и, опередив брата, прикрывавшего отступление, связанная своим узким платьем, с трудом спустилась по лестнице.

- Вы уволены! - ревел директор вслед рабочему. - Вы и вся ваша семейка!

- Вся ваша семейка! - глухим эхом отозвался Крафт.

И все, словно сорвавшись с цепи, тоже закричали:

- Вот каковы эти люди!

- А все от безбожия! - кричала Густа.

Раздался громовый удар - это генеральский кулак опустился на железный стол; Крафт тоже грохнул чем-то; Анклам забилась в истерике.

- Я разнесу этих бунтовщиков! - вопил Горст; отец его уже потерял от крика голос. Клоцше тоже верещал, стараясь произвести впечатление на Гретхен, которая визжала, не помня себя:

- Она кокоткой хочет стать! Кокоткой!..

Четверо малышей - Вольфдитер, Ральф, Бернгард и Фрицгейнц, отвлеченные шумом взрослых от игры, тоже сбежались на террасу; они дудели в трубу, кричали "му!" и кукарекали, а двухлетний Вольфдитер свистящим голоском без устали выкрикивал:

- Свинья паршивая!

- Вот каковы эти люди! - Густа, перегнувшись через перила лестницы, в пылу негодования грозила беглецам толстым пальцем в сверкающих кольцах: Они нас по миру пустить хотят! - И, потеряв равновесие, вцепилась в ожерелье, висевшее на Анклам. Ожерелье рассыпалось. Два лакея бросились подбирать жемчужины. Анклам, позабыв про свою истерику, следила за тем, чтобы они ни одной не прикарманили. Но когда весь жемчуг опять оказался у нее, истерика возобновилась.

Все эти люди с искаженными лицами и глазам а убийц стояли, перегнувшись через перила, по примеру почтенной хозяйки, и ревели, как звери, - дамы, мужчины, дети, лакеи, готовые наброситься на отступающего врага - насильника и экспроприатора. Гром и рев! В этой битве за свою собственность и свои привилегии они, чуть не теряя сознание от ярости, не находили иного способа выразить свои чувства... И только Гретхен удалось разрядить грозовую атмосферу. Она вдруг перестала браниться и запела "Птичку". Вытянув тощую шею и чувствуя, что она сейчас упадет, девушка пела на весь дом: "Прилетела птичка..."{568}