Бедность - [24]

Масскульт, медиа, реклама вменяют российской бедности новую семантику: из горя-злосчастья шьют вину и преступление.

II.

Тема бедности как порока - относительно свежая: социал-дарвинистская роза привилась к дичку интеллигентского народничества на удивление резво. Уж кажется, любое бедствие представляли расплатой - за советскость, за ужасы тоталитаризма, за экспорт зерновых, за конформизм с сервилизмом, за НИИ с чаепитиями, за кроличью шубу, за астму, за горечь слез, отраву поцелуя, за месть врагов и клевету друзей. Конфликт личной памяти и вмененной идеологической нормы хорошо сформулировал Сергей Гандлевский еще в 1989 году: «Пройдет время, и мы узнаем, что наши лучшие годы, расцвет пяти чувств, беспричинный восторг - не вполне, как бы это сказать, правомочны, обман детского восприятия. Что мы были введены в заблуждение, праздника не было, а были: кровь, ложь, общее оскотинение. Что кому велосипед „Дукс“ и липовые аллеи, кому сладкая горечь предреволюционного артистического быта, а кому - сиротский праздник 1 мая, да и тот, как оказалось, обман. Знание знанием и злость злостью, но что нам делать с любовью, раз она есть? Что делать лирическому поэту со своим главным достоянием - тайной, если она опозорена?» Неизвестно, по-прежнему ли считает Гандлевский, по прошествии без малого двадцати лет, свою тайну «опозоренной», а восторги детства «неправомочными», да и не так это важно, - но в контексте переоценки феномен бедности прямо-таки напрашивается в один логический ряд с Первомаем и оскотинением. Вот хороший человек, рассказывая про безнадежное алтайское село, где наличность только у пенсионеров, про девочку, полгода копившую гривенники на конверт, чтобы попросить у Деда Мороза шоколадную медальку, - объясняет на голубом глазу: сами виноваты, такую выбрали себе районную власть, «совковую», неперестроившуюся. «Но при совке так не жили!» - «Жили-жили. Просто занимались лакировкой действительности».

Впрочем, «сами виноваты» не всегда упирается в совок, чаще - в «ментальность», в мифологию русской лени и неумелости, Емели на печи и обломовщины; грамотные могут ввернуть кусок из Проппа. Однажды наблюдала в вокзальном зале ожидания многослойную деревенскую старуху, она смотрела кабельное ток-шоу (с рефреном «Народ не умеет работать») и тихо качала головой, как бы соглашаясь со своим же внутренним монологом. Я прикидывала: с полвека трудового стажа, одинока, артрит, наверняка печень. Повернувшись ко мне, кивнула на экран и задумчиво, почти без обиды, спросила: «Зачем они это все?» А в глазах стояло тоскливое: фашист прилетел.

III.

С бедностью в России всегда было хорошо, бери не хочу. Даже в насквозь эвфемистической советской риторике, в 80-х годах появилось застенчивое определение «малообеспеченные»; понятие «бедность» было легализовано в 90-х. Еще в позапрошлом году за чертой бедности жила чуть ли не четверть страны, 22 процента - а в нынешнем яичко к Христову дню, большая убедительная победа: сократили до 16, ура. Догоняем Америку с ее 12 процентами! (А Греф так и вовсе обещал перегнать к 2010, оставив не более 10 процентов босоты).

Хорошо бы, только надо почаще озвучивать эту черту. Средний по стране прожиточный минимум - 3713 р. Цифра, которую хочется спеть. А 3715 - они над чертой, они уже не бедные? А 3720, наконец? Плюс громадная дифференциация по регионам. Официальная черта бедности во многих регионах России - та глубокая нищета, при которой еще можно не умереть с голоду, но уже можно умереть из-за недостатка сторублевого лекарства.

В социологии есть понятие «вторичной бедности» - возникающей в результате неразумного потребительского поведения, несомасштабных доходам трат («банкрутство», как называла одна коммунальная дама утрату единственного шифоньера, вынесенного за алкогольные долги супруга). Похоже, и сегодня значительную часть бедняков трудоспособного возраста составляют те, кто стали жертвами внушенных потребительских стандартов.

На питерских биллбордах не напрасно писали «Стыдно быть Бедным». Бедный - это имя собственное, прежде всего Чужой, Чужак, Изгой. Чтобы не быть записанным в другой биологический вид, молодому карьеристу надо очень сильно потратиться на представительское соответствие - от дресс-кода в костюме до посещения правильных кабаков. Невписавшийся - плачет. Как говорил один новообращенный пиар-менеджер, занимая в долг, чтобы закрыть другой долг: «Лучше пусть они заподозрят меня в СПИДе, чем в бедности».

Какие ресурсы, какие духовные и физические силы, какое творчество расходуются на имитацию достатка! Глаза скошены от вранья - это ладно, но куда же они скошены наедине с собою, ведь у человека всего одна переносица? По пальцам пересчитать тех, кто этим не занимается, - и старые знакомые, еще способные признаться в том, что испытывают нужду, кажутся родными до слез.

IV.

В основе современной русской бедности - ничтожная легкость катастрофы, незадумчивость поражения. Увольнение, затяжная болезнь, любое сколько-нибудь долгое исчезновение из контекста горизонтальных связей (на которых, собственно, в России и держатся трудовые отношения), потеря бизнеса, да просто ссора с ответственными людьми - и перспективный менеджер, вчера прикидывающий ставку кредита на новую «Вольво», сидит на одном поле с воспитательницей своего ребенка, «там за углом яблочки хорошенькие всего по сорок, бегите-бегите», - а квартира съемная, а жена на рынке труда стоит вдвое меньше арендной платы. Конечно, ремесло - квалификация, опыт, навык - рано или поздно вытащит, но смотря как глубоко коготок увязнет, - мало ли мы видели деклассированных спецов, люмпенизированных яппи?