Бедная девушка или Яблоко, курица, Пушкин - [3]
Машина, конешно, если ты семейный, а одиноким нужны обязательно домашние животные под названием «бойфренд» и «гелфренд». Они, как корова молоко, приносят в новое хозяйство важную составляющую американской мечты — СЕКС.
— У тебя есть бойфренд?
— Что ты не можешь себе никого завести?
— Не могу.
Любовь — не лошадь, корова, коза и кошка; она — вша, клоп и таракан — ее не заводят — она заводиться! (Когда санитарные условия души позволяют…)
— ГДЕ ТВОЙ БОЙФРЕНД, ЮЛЯ? (это уже мама).
— Ты представляешь, сначала она долго выясняла у всех моих знакомых — не лесбиянка ли я, а вчера она сказала, что собрала мне три штуки баксов на пластическую операцию носа! Может сделать?…
— С ума сошла? Ты посмотри на мой нос!
Ирка прикасается пальцем к своему носу — американцы не верят, что он у нее с рождения — точно такой сделали всей семье Джексонов, и теперь такие носы носит весь Голливуд — Ирке даже немножко обидно.
— А что у меня в личной жизни? Вот с этим моим носом? Шурик! К сорока пяти годам. Не нос нам с тобой мешает. Вот, что мешает, вот!
Ирка стучит себя пальцем по изумительной формы лбу.
— Мозги мешают! Они этого не любят. Им надо чтоб давала и слушала. Давать и слушать. А ты не можешь, ни слушать, ни давать! Тебе скучно. Это я отлично понимаю, только нос тут причем? Думаешь, с красивым носом тебя полюбит умный — что ж интересно меня — вот такую красивую до сорока лет никто не подобрал? Умные любят полных идиоток и притом — безответных. А у тебя еще и характер. Сама знаешь…
Нету бойфренда и все сторонятся меня — никуда не приглашают, как-то незаметно начинается репутация городской сумасшедшей. Бойфренд бы хоть защитил, а так — некому!
Сначала я сделала все правильно, после года в подвале у львовских хозяев — реставрация антикварного фарфора:
— Толя, скажи этой, пусть сходит на угол, возьмет мне в салат-баре немного риса, морковь и пулочку…
Через год я сделала портфолио и устроилась уж почти по специальности — по крайней мере, рисовать кисточкой по бумаге — в НАСТОЯЩУЮ американскую компанию, а вскорости и вовсе поступила разумно — вышла замуж. За НАСТОЯЩЕГО американца — русского князя — Рюриковича и профессора — слависта, да еще и исследователя Бахтина. Это был, конешно, пик моей американской жизни. И все мною гордились — друзья, родители.
А потом началось сползание вниз: на работе увидели, что я работаю в два раза быстрее всех остальных, и начальница быстренько уволила девицу, сидящую со мной рядом и стала каждый день давать мне двойное задание, а я только радовалась, любила эту работу. Через пять месяцев у меня вырубились глаза — вышли из фокуса, очень страшно стало — я ведь всю жизнь художник и этим зарабатываю.
Пришлось взять Полю и уехать к мужу в американскую жопу — Мид-вест Индиана. Там университет. Три года прожила. Летом было здорово — мы ездили в знаменитую Норвиджскую школу русского языка — Поля пела в ансамбле Покровского, а я гуляла по аллеям парка с разными гениями русской культуры — они туда приезжали на каникулы.
А потом взяла и развелась. Встретила своего питерского вечно любимого Гастона в Лаковых Сапожках — в доску женатого человека. Он тоже в Америку подался.
Первый раз я из-за него в Питере развелась, а тут уж во второй. Это понятно — роковая любовь называется, и описывать эту душевную болезнь в сто первый раз я не стану. Развелась в общем, а он ко мне и не вернулся. Зато я вернулась в Нью-Йорк. Нашла работу. Какой к черту бойфренд, когда каждую ночь вижу во сне своего ненаглядного Гастона. А в промежутках — город Питер — что снова мы идем белой ночью по мосту. Я такое правило завела — в пьяном виде, первым делом переходим на НАШУ сторону мостов и там уж выябывайся сколь душе угодно — хочешь песни пой, хочешь в канаве спать ложись…
Я жила на Петроградской — мир мой был абсолютно круглый и счастливый. Он состоял из ЯБЛОКА, КУРИЦЫ и ПУШКИНА. Помните такую детскую игру? Сначала пишешь на бумажке три слова:
Потом прячешь эту бумажку, подходишь к какому-нибудь человеку и просишь:
— Назови быстро: фрукт, домашнюю птицу и поэта!
Очень многие говорят: яблоко, курица, Пушкин! И тут ты с восторгом предъявляешь свою бумажку, а потрясенный человек говорит:
— Ой, а откуда ты знал?
Я-то точно тот, кто всегда скажет именно эти три слова. Из них и состоял мой мир.
Яблоком и курицей я кормила ребенка. Яблоко было зеленое — полезное, а курица — синяя, потому что без очереди и за рупь семьдесят. Иногда еще родители с криком: «Ты не мать, а фашистка!» распахивали мой холодильник и закидывали туда… курицу! Но все же розовую — из кулинарии — за три восемьдесят.
Так и жили…
А главное был — Пушкин. Пушкин был «Наше Все». Никто не верил ни в Бога, ни в Советскую власть, ни в Россию — а в Пушкина все верили и всегда. Он висел на небе Солнцем русской поэзии и просвечивал дырочкой в левом боку. И Маяковский просвечивал, и Лермонтов, а снизу болтались на своих веревочках Марина и Сережа — «золотые головы», как елочные игрушки, и все остальные вокруг; самым младшим стал Башлачов, наверное, они гоняли его за небесной водкой и ему выдали Гермесовы крылатые сандалии — чтобы легче леталось из окна…
