Беда - [75]

С высоты он различил под самым взгорком столбы ветхого остова давно покинутой юрты и съехал вниз.

Приближаясь к столбам, он чуть было не влетел в обвалившийся погреб, но сумел ловко свернуть.

— Могло бы плохо кончиться. Надо успокоиться! Успокоиться надо!

А речка уже успела обогнуть высокий мыс и, маня его за собой, весело мчалась к широкой долине.

«Погоди, я сейчас…» — не то подумал, не то проговорил Тогойкин, оглядываясь вокруг.

На полуразрушенном земляном чувале рдела обожженная докрасна глина, словно все еще пылали горящие угли. За юртой на толстой нижней ветви давно высохшей лиственницы белел медвежий череп. Под ним висело несколько ерниковых веников. Вертикально поставленные бревнышки стен юртенки и хлева, пристроенного к ней, по-видимому, разобрали и увезли куда-то. Торчит всего несколько штук.

В старину здесь жил, наверно, бедный охотник. Вступив в колхоз, он выстроил себе новый дом, а остатки старого жилья перевез и распилил на дрова. Может, и сарайчик выстроил или какие-нибудь клети для живности. Во всяком случае, это значит, что где-то километрах в десяти отсюда живут люди… Но куда идти, в каком направлении?

«Иди, иди, дружок, не стой!» — звала речка.

«Иду, иду!..»

Череп убитого медведя вешали на дерево в знак почтения к нему, хозяину леса. А зачем веники? Этого Тогойкин не знал. Он как раз входил в долину, когда напал на следы лыж! Таежные лыжи, обтянутые кожей с ног сохатого. След уверенно тянулся в лес, к северу. Лыжник прошел тут сегодня вечером. Свободно и спокойно, широкими скользящими шагами шел, видимо, молодой человек и наверняка прекрасный охотник!.. Пойти, что ли, за ним?

Николай обернулся, поглядел на речку, будто прощался с ней.

«Иди, иди за мной, мой друг!» — снова манила она его, продолжая свой бойкий путь через долину.

Он остановился в раздумье. Что делать? Уже миновала полночь. Скоро спрячется луна, станет темно. А человек, тот, что прошел на лыжах, наверно, часов через пять-шесть остановился. Что же делать, Иван Васильевич? Э, да он этого не знает!.. Вот Семена Ильича бы спросить…

Обычно охотник выходит в тайгу рано утром, а домой возвращается поздно вечером. А вдруг этот из тех, кто промышляет далеко и живет в тайге? Ведь как горячо агитировал он сам, Тогойкин, за то, чтобы охотники забирались в самые глубокие дебри тайги и как можно реже бывали дома… Лыжник вышел в путь недавно, он еще совсем не чувствует усталости, делает резкие, широко скользящие шаги.

Погнаться за ним?

Нет, если он двинулся в путь недавно, то надо идти в обратном направлении! А вдруг доберешься до пустой охотничьей хижины, а он, может, ушел домой, чтоб вернуться через неделю? Пока ты будешь сидеть и ждать его, что станет с людьми? От одной мысли об оставшихся друзьях его бросило в жар.

Нельзя топтаться на месте. Но нельзя и отклоняться от лыжни. Надо идти! Куда, в какую сторону?.. Надо идти за ним, остановился же он где-нибудь. А вдруг он подремал немного у костра и двинулся дальше? Пойти навстречу?

«Иди, иди, дружок!» — будто снова позвала его речка. Она бежала к высокому и длинному бугру, протянувшемуся вдоль долины.

«Туда!» — блеснула мысль, неожиданная и для самого Тогойкина. Он решительно пересек лыжный след и устремился за речкой.

Судя по кольцевым зарослям береговой осоки, долина изобиловала озерами и глубокими омутами. Скоро начали попадаться следы конских табунов. Там и сям среди островков белотала и ивняка на укромных полянках возвышались стога сена.

«Напрасно я не пошел по следу», — думал он, а сам все шел и шел вперед. А вдруг где-нибудь залает собака, заскрипят сани? Что бы ни было, нельзя останавливаться, иначе он обязательно побежит обратно к лыжному следу и будет так же бесцельно топтаться на месте. Добраться до того сверкающего бугра! Если он оттуда ничего не увидит, то вернется… И тогда — по следу… Нет, против следа… Или по следу?..

Речка уткнулась в бугор и потекла вдоль подножия. Он быстро поднялся на вершину. Робкий свет луны, осветивший бугор, разбился на несколько отдельных переливающихся и дрожащих сияний. Они угасали одно за другим и заблистали вдали в разных местах, трепетно заиграли по излучинам речки, обогнувшей бугор, над снежными островками тальников и ивняка. Ничего примечательного не обнаружил Тогойкин на широко раскинувшейся тихой долине и собрался было спуститься, чтобы вернуться к лыжне, но вдруг остановился.

Оказалось, что, долго глядя вдаль, он не заметил, что прямо под ним четко вырисовывалась проезжая дорога.

Неужели померещилось? Он снял рукавицы, сунул их под мышку и растер руками лицо.

Да, внизу протянулась дорога, даже отсюда видны зазубрины от копыт.

Тогойкин оттолкнулся, съехал вниз и тяжело шлепнулся задом о твердо накатанную дорогу. Он снял лыжи и, положив их поперек колен, стал тихо гладить, словно бы убаюкивая. Наотмашь вытер набежавшую на губу солоноватую струйку. Чувствуя выступившие на глазах слезы, но не желая в этом признаваться даже самому себе, он тихо прошептал: «Это пот!» — и, сунув лыжи под мышку, вскочил на ноги.

В какую сторону пойти?.. В любую! Дорога все равно приведет к людям. Он устремился было на север, но тут же повернул обратно и остановился в нерешительности.