Becoming. Моя история - [69]

Барак – из тех людей, которым нужна «нора», закрытый маленький мирок, где можно спокойно читать и писать. Она словно люк, открывающийся прямо в обширное пространство мозга. Время, проведенное там, будто подпитывает Барака. Из уважения к этой особенности Барака мы создавали некую версию «норы» внутри каждого дома, в котором мы когда-либо жили, – подходил любой тихий уголок или альков. По сей день, когда мы приезжаем в арендованный дом на Гавайях или на остров Мартас-Винъярд, Барак отправляется на поиски пустой комнаты, которая может послужить местом отдыха. Там он может переключаться между шестью или семью книгами одновременно и бросать на пол прочитанные газеты. Для него «нора» – возвышенное священное место, где рождаются озарения и приходит ясность ума. Для меня же – сбивающий с толку полный беспорядок. Моим обязательным требованием к «норе» всегда было наличие двери, которую я в любой момент могла бы закрыть. По понятным причинам.

«Мечты моего отца» были опубликованы летом 1995 года. Книга получила хорошие отзывы, но продавалась скромно – это, впрочем, тоже неплохо. Важно то, что Барак сумел обработать историю жизни, собрав воедино разрозненные фрагменты своей афро-канзасско-индонезийско-гавайско-чикагской идентичности и изложив их на бумаге. Я гордилась им. Благодаря этому рассказу он заключил своего рода письменный мир с призрачным отцом. Конечно, усилия по заключению этого мира были односторонними – Барак один пытался заполнить каждый пробел и разгадать каждую тайну, которую когда-либо создавал старший Обама. Но он привык справляться с этим именно таким образом. Я поняла, что начиная с тех пор, когда Барак был маленьким мальчиком, он всегда пытался переносить все в одиночку.

Когда книга была завершена, в его жизни образовалось свободное пространство, и – тоже в соответствии с тем, как он привык поступать всегда, – Барак чувствовал себя обязанным немедленно его заполнить. В личной жизни ему пришлось справляться с тяжелыми новостями: его матери Энн диагностировали рак яичников, и она переехала из Джакарты обратно в Гонолулу на лечение. Насколько мы знали, ей оказывали хорошую медицинскую помощь, и химиотерапия, казалось, работала. Майя и Тут помогали ухаживать за ней на Гавайях, и Барак часто у них гостил. Но диагноз поставили поздно, когда рак уже прогрессировал, и было трудно предугадать, что произойдет. Я знала, Барак это тяжело переносил.

Тем временем в Чикаго снова началась политическая болтовня. Мэра Дейли избрали на третий срок весной 1995 года, и теперь все готовились к выборам 1996 года, на которых Иллинойс выберет нового сенатора США, а президент Клинтон сделает ставку на второй срок. Из более скандального: у нас был действующий конгрессмен США, находящийся под следствием за сексуальные преступления, что освобождало место для нового кандидата от демократической партии во втором округе штата, который включал бо́льшую часть Саутсайда Чикаго. Популярный сенатор штата Элис Палмер, которая представляла Гайд-парк и Южный берег и с которой Барак познакомился во время работы над проектом «Голосуй!», начала говорить в кулуарах, что собирается баллотироваться. Это, в свою очередь, оставляло ее место в Сенате штата вакантным, открывая Бараку возможность на него баллотироваться.

Но был ли он в этом заинтересован? Собирался ли баллотироваться?

Я не могла знать тогда, но эти вопросы будут доминировать в нашей жизни все последующее десятилетие, как барабанный бой на заднем плане всего, что мы делали. Собирается ли он? Может ли он? Будет ли он? Должен ли? Перед всеми этими вопросами стоял еще один, который Барак задавал сам, прежде чем выдвигаться на какую-либо должность. В первый раз он задал этот вопрос в тот день, когда дал мне знать об Элис Палмер и ее вакантном месте и о том, что, возможно, он может быть не только адвокатом/профессором/организатором/автором, но еще и законодателем штата: «Что ты думаешь об этом, Миш?»

Ответ был для меня очевиден.

Мне никогда не казалось, будто баллотироваться – хорошая идея для Барака. Мои рассуждения, возможно, немного менялись от случая к случаю, когда вопрос возвращался, но общая позиция сохранялась, как секвойя, пустившая корни глубоко в землю. Хотя вы уже знаете, что она так ни на что и не повлияла.

В случае с Сенатом Иллинойса в 1996 году я рассуждала так: мне не очень нравились политики, и поэтому я не хотела, чтобы мой муж стал одним из них. Бо́льшую часть известного мне о государственной политике я почерпнула из газет, и ничто из этого не казалось особенно хорошим или продуктивным. Дружба с Сантитой Джексон научила меня, что политикам часто приходится быть вдали от дома. В общем, законодатели казались практически черепахами – толстокожими, медлительными корыстолюбцами. На мой взгляд, Барак был слишком искренним, слишком преисполненным дерзких планов, чтобы подчиниться изматывающей, затяжной ненависти, царившей внутри куполообразного Капитолия в Спрингфилде.

В глубине души я просто верила: у хорошего человека есть куда лучшие способы на что-то повлиять. Честно говоря, я думала, Барака там съедят заживо.