Базирование Военно-морского флота СССР - [4]

На этот раз для придания игре большей живости решили, что будут с одной стороны красные, с другой — махновцы. Махно — это значит конница, это набеги, грабежи, засады и все прочие элементы «бандитской героики», столь привлекательные для подвижных игр подростков. Как положено, тянули жребий, кому на какой стороне играть. Брату досталась команда Махно, а в этой команде он и его двое товарищей добровольно, а не по жребию, вызвались играть самого Махно и двух его ближайших соратников.

Об этом стало известно руководству школы, которое решило исключить всех троих из школы — в советской школе не могут учиться дети, играющие роль Махно. Приказ решили подписать, когда кончатся летние каникулы, чтобы все было прилюдно, показательно и с большим воспитательным эффектом, чтобы никто и никогда и мыслить не смел добровольно принимать во время игры личину врага Советов.

Узнав об этом, мой брат и его товарищи тем же летом подали заявление и были приняты в железнодорожную школу. А это — уже другое ведомство. Это не Сальское районо, а Сталинградская железная дорога.

Показательное увольнение из школы не состоялось, брат закончил десять классов железнодорожной школы, потом Ростовский институт инженеров железнодорожного транспорта и всю свою жизнь работал только на железной дороге.

Мы жили в собственном вполне приличном доме: стены саманные, кровля металлическая, три комнаты, кухня и большая веранда. Главное — большой участок. В те времена базар в Сальске был великолепный, цены столь низкие, что моим родителям их учительской зарплаты вполне хватало, чтобы не заниматься своим огородом. Поэтому участок зарос великолепной полевой травой, было много деревьев, в том числе чудесной белой акации.

В те времена летом регулярно проходили учительские конференции, на которые съезжались учителя всех школ района. Товарищи и друзья моих родителей, участники конференции, обязательно собирались у нас на траве под деревьями. Приезжали давние знакомые из далеких сел, подруги по гимназии, коллеги по прежней работе в калмыцких степях. Собиралось человек по пятнадцать-двадцать. Варились пара ведер раков и уха, зелень, сыр, хлеб потрясающей пышности и вино — все с базара, наисвежайшее и, главное, дешевое. Никаких холодильников не было. Раки — живые, сливочное масло — только что сбитое, завернутое в капустный лист, рыба для ухи должна бить хвостом, хлеб — только что испеченный и т. п.

Как они умели говорить! Никаких патефонов, никаких гармошек и танцев. Эти люди умели интеллектуально общаться — они вспоминали, говорили о своих учениках, коллегах, о методах преподавания, о новых книгах. Говорили часами, все вместе, говорили, разбившись на пары и т. п. Они были интересны друг другу, умели радоваться общению и не знали, что такое скука.

По нашей улице между двумя госучреждениями было четыре частных участка с домами, среди которых — и наш. В конце тридцатых годов провели инвентаризацию земельных участков. Все четыре участка оказались площадью выше нормы, и у всех четырех хозяев изъяли землю в торцах участков. Эти изъятые земли назвали отрезками. На всех четырех отрезках росли фруктовые сады. Отдать их для застройки другим людям было невозможно, так как к ним не имелось никакого подъезда, и они стали ничейной землей. Через участки госучреждений, вход на которые был практически свободным, на отрезки с фруктовыми садами сейчас же стали заходить все кому не лень. Попытки хозяев защитить свои бывшие фруктовые сады от разграбления и поломок дали нулевой результат. Через пару лет сады погибли, а отрезки стали местом сборищ для всех окрестных хулиганов. Только в конце пятидесятых сумели организовать туда проезды и отдать землю под застройку.

Двадцать лет пустовала земля только потому, что если бы она не пустовала, то у четырех хозяев участков ее было бы больше, чем «положено». Пусть лучше сад погибнет, пусть земля ничего не дает, пусть на ней хулиганье хозяйничает и делает набеги на соседние участки, чем у одних будет земли чуть больше, чем у других. Пусть лучше пропадет, чем у кого-то будет больше, чем у всех. Равенство превыше всего...

В 1936 году я пошел учиться в первый класс начальной школы, которая называлась опорной или — среди детворы — «опоркой».

Звание опорной ей официально присвоил районный отдел народного образования, и оно означало, что все начальные школы района должны были в своей работе опираться на передовой опыт преподавания в этой школе.

Когда мой сын пошел в первый класс, я, естественно, поинтересовался постановкой обучения и не нашел большой разницы с той методикой, по которой учили нас в «опорной» школе.

Родители и старший брат рассказывали, что мне повезло, потому что последний на себе испытал некоторые новаторские послереволюционные приемы обучения. Для воспитания коллективизма ученики разбивались на бригады, и отметка за успеваемость ставилась всей бригаде по результатам ответа одного ученика. Письменная контрольная работа тоже писалась одна на бригаду.

Еще старший брат испытал на себе и комплексный метод обучения, суть которого сводилась к тому, что отдельных дисциплин (русский язык, арифметика, рисование и т. п.) не было, а было так называемое предметное обучение.