Базирование Военно-морского флота СССР - [27]

Если взвод не выполнял норму на 100%, то командиру взвода грозили неприятности по службе.

Командиры взводов не имели реальных рычагов для повышения производительности труда.

Как командир взвода может наказать солдата, не выполнившего норму? Объявить выговор, так солдату плевать на это. Посадить на гауптвахту, так это будет вроде отдыха солдату. Отдать под суд, так всех не посадишь. Не пустить в увольнение, так они и гак сидят в степи, идти все равно некуда. Не пустить в отпуск домой, так никого все равно не пускают. Единственно реальная угроза — задержка с увольнением из армии в запас.

Такая практика была, кто хорошо работает — отпускать первыми. Но это действовало только в период, когда сроки увольнения уже объявлены.

Оставалось одно — воспитательная работа. Тут все вроде ясно — разъясняй, мобилизуй, призывай, объясняй.

Воспитательной работы было много. Но толку от нее было мало.

Мое тогдашнее отношение к работе было сформировано школой, училищем, книгами, кинофильмами и газетами, пионерской, комсомольской и партийной организациями. Коротко и применяя казенные фразы, его можно выразить так: каждый советский человек должен работать изо всех сил на пользу нашей социалистической родины, эта работа должна приносить ему радость, работа должна быть главнее всего в жизни. Шкурничество, желание получить побольше денег за работу — это очень плохо. У нас же социализм, мы работаем не на капиталиста, а на себя, какие тут могут быть разговоры о выгоде.

Я готов был работать на восстановлении Севастополя с утра до ночи и без выходных. Близко к этому режиму я и работал. Я вспоминал, что когда во время войны мы работали в колхозе и на железной дороге, то работали без всяких разговоров об оплате труда, идет война, какие там заработки. Паек дают вовремя, что еще надо.

В Севастополе с первых же дней моей работы речь пошла о деньгах. Командир взвода и солдаты стремились, чтобы наряды были закрыты более 100%, чтобы расценки на работы применялись самые высокие.

Главный вывод, который я сделал для себя во время этой практики, сводился к тому, что теперь во имя только одних идей солдаты строительных батальонов хорошо работать не будут. Никакие лозунги, никакие соцобязательства и соцсоревнования, никакие доски почета, а также выговоры и гауптвахты не будут давать желаемого результата до тех пор, пока не будет создана система материального (денежного) стимулирования солдатского труда.

Несмотря на упомянутые выше крайне неблагоприятные условия оплаты труда и задержку по срокам с увольнением в запас, солдаты работали вполне удовлетворительно. Отчетливо было видно желание как можно быстрее покончить с разрухой, восстановить красавец-город и побыстрей вернуться домой, чтобы и там навести порядок.

В Севастополе рабочий день был с 8 до 19 часов, обеденный перерыв из-за летней жары удлиненный, с 12 до 15 часов. Выходной день один. В субботу — полный рабочий день. Если план «трещал», то работали в воскресенье или ежедневно на час больше. Никаких отгулов за переработанное время.

По пятницам обязательные ежедневные планерки у начальника УНР, на которых присутствовал весь инженерно-технический персонал от начальника УНР до мастеров. Практически все мастера были курсанты. Планерка начиналась в 21 час и заканчивалась в 23 часа.

Основная тема — выполнение плана, основная ругань — план не идет, основная причина — задержка с поставкой материалов.

Типичный сюжет. Начальник УНР: «Иванов, почему на Бартеньевке не начаты малярные работы?». Иванов: «Не завезли краску». Начальник УНРа: «Женщины, заткните уши. Я буду спрашивать у Либермана, почему краска не завезена?»

Автобазу удалось построить в установленные сроки. Я получил документ под названием «Лицевой счет участника восстановления Севастополя».

Практику в Калининграде я проходил, работая мастером на восстановлении одного из цехов крупного немецкого завода.

Рядом с заводом восстанавливались и жилые дома, в которых раньше жили немцы — рабочие этого завода. Я впервые увидел маленькие одно — и двухэтажные квартирки с высотой до потолка 2,4 метра, с крохотной кухонькой и душевой. Первое впечатление было такое: вот капиталисты, хоть и гады, а для рабочих делают квартиры отдельные, с санузлами, а не так как у нас — барак с уборной на улице. Второе впечатление — все нормы нарушают, высота маленькая, ванной нет, кухня — не развернуться — издеваются над людьми. Когда при Хрущеве началось массовое жилищное строительство, я вспомнил эти немецкие дома, «хрущевки» были их точной копией.

Качининград выглядел тогда очень своеобразно. Все дома, которые не подлежали восстановлению, были разрушены до основания и представляли собой груду кирпича, т. е. нигде не было видно отдельно стоящих стен, готовых обрушиться на прохожих. Все улицы, в том числе и тротуары, были очищены от завалов, поэтому улицы выглядели как ущелья, стенами которых были груды кирпича от разрушенных домов. Были районы, которых не коснулось разрушение, были парки, которые хорошо сохранились. Улицы были в отличном состоянии, добротная брусчатка, добротный асфальт.