Байки - [13]
Что-то не так, думаю. Взял старую географию, сын ещё учился по ней. Нашёл Данию, читаю. Господи, да ведь этой Дании-то всего ничего! Её же всю можно на моём пустыре разместить, а если покомпактней, то в крапиве ещё и для австрияков места хватит. Да как же там земле-то не блестеть? Население – у нас коров в совхозе до перестройки было больше, это уж как перестроились, стало как в Дании населения. А сколько городов! Разделил население на число городов, это что же – по двести граждан на город? Да ведь это же нашу деревенскую знать посели в таком городе, и будут жить, поджав ноги, как цапли на болоте. А если весь народ деревни? А если района? Это ж будет не Дания, а лагерь беженцев. А ведь этого датчанина хорошо напоить, да вынести в мои лопухи, он же, протрезвев, до старости будет плутать и не выберется. Вот тебе и Европа.
У них там гора есть, Альпа называется. Снизу, вроде, как гора – трава, цветочки, а вверху снег да лёд. Вот они облепили эту гору, как мухи навозную кучу, и на каждом километре новое государство, а то и два. У нас в деревне у Ивана Ивановича огород сразу на трёх горах стоит, как пахать, так и материт матушку землю, что гор понаделала в его огороде. А они все на одной горе уживаются.
Я не представляю Россию без лопухов, крапивы и лебеды. Если б не они, что бы мы в войну ели? Уничтожение этих растениев будет стратегической интервенцией. Если мы лебеду на тюльпаны заменим, тут и смерть россиянам, и добивать некого будет.
Шедевра
Слышал я, что под старость все пишут мемуары. Что это такое точно не знаю – навроде того, что можно соврать, что хочешь: городи и всё. Решил и я немного изобразить про свою жизнь в разрезе деревни. Маюсь месяц, второй… Куда обратиться за советом?
Вспомнил, что Митюха у нас жив ещё. Это парторг у нас такой был. Сколько помню его, всё в парторгах был. Партии уже нет, а парторги остались. Он у нас самый умный был, три недели учился в речном училище, и его все уважительно зовут Капитаном-парторгом. Сядет, бывало, пьяный на берегу и кричит в пустую бутылку: «Лево руля! Право руля! Так держать!» И сам себе отвечает: «Есть так держать». А ещё он горазд был говорить речи и любого мог перепить, за то и держали в партии.
А к нему за советом без бутылки не заходи. Купил я и пошёл. Читаю ему, он слушает, кряхтит, изредка ёрзает.
– Вот, – говорю, – и всё прочёл я тебе. Ты уж извини, что я про твоё капитанство так откровенно.
Он как вскочит, начал меня хлопать по плечу.
– Это же, – кричит, – ШЕДЕВРА!
– Ну, ты, Митюха, даёшь! Не ожидал я от тебя таких слов… Не думал, что так оскорбишь. Может, я не так грамотен, может, не умею кричать «Лево руля!», но всё от души.
– Да ведь я тебя наоборот – хвалю…
– Как же хвалишь, когда такими словами называешь, что у нас так даже собак не кличут, у них клички поприличнее, а ты – шедевра.
– Да ведь это же, – говорит, – когда картина или книга особенная… Нет, когда, картина, кажись, «шедевер» называют. Али икона древняя…
– Вот иконы ты не тронь! Это у вас в партии над иконами изгальство чинили, а я человек верующий, при мне не смей! – и в лоб ему.
Митюха взъярился:
– Я, – кричит, – твою вонючую писульку так похвалил! Думал, ты окрылеешь да ещё в магазин слетаешь, а ты драться! Орденоносец-медалист!
Это меня так в деревне обзывают после того как медаль вручили. К нам по разнарядке райкома на колхоз медаль пришла, хотели по жребию вручить, а пока тётка из райкома ехала, у нас все влёжку. Стояли я, да капитан-парторг. Вот мне и прикололи. А как прикололи, я тоже в отруб. Тётка кричит: «Обманули!», но капитан-парторг сказал: «Это он не спьяну, а от волнениев упал». Тётка успокоилась, уехала.
Вот они и кричит:
– Ах, ты! Медалист! – и хрясь меня тоже.
– Так бы и сказал, что «писулька», я бы не обиделся, а то надо оскорбить, да ещё больнее: «шедевра»… Вот всегда у вас, у коммунистов так.
Капитан успокоился и говорит:
– А зачем тебе надо было писать, что вы моим именем быков, да жеребцов называли? То Митюхой, то Капитан-парторгом?
– Но мы же кару понесли. Конюх два года отсидел за то, что жеребца Парторгом назвал.
– Отсидел, а толку. Что он вытворял, когда пришёл. Я, кричит, порешу всех, мне теперь блатному в тюрьме лучше, чем в конюшне. А как меня стал звать?
– Ну, жеребцом, так ведь недалеко от истины. А ты всё же брось хорошее дело обзывать «шедеврой». Нельзя же так с человеком, если он себя Толстым почувствовал. У нас какая-никакая гордость имеется, а ты – ШЕДЕВРА! Сейчас вот тебя начнём звать Капитан-парторг-шедевра, как тебе понравится?
Песня для мужа
Наша деревенская ругательница Глаха, отчаянная и мощная баба, попалась мне с пустыми вёдрами навстречу, когда мне очень нужна была удача, иначе хоть в петлю. Я и бухнул какую-то язвительность насчёт бабы, пустых вёдер и чёрта.
Ох, что тут было! А надо сказать, она всегда на взводе, гонит человек самогоночку и, чтоб не было браку, снимает пробу. Такое она мне выдала, такие изречения и обороты, что я никогда не слыхивал даже в самой блатной компании. Вроде слова всё знакомые, та же матершина, что всегда, а как составила, да как вывернула!
Макс Нордау"Вырождение. Современные французы."Имя Макса Нордау (1849—1923) было популярно на Западе и в России в конце прошлого столетия. В главном своем сочинении «Вырождение» он, врач но образованию, ученик Ч. Ломброзо, предпринял оригинальную попытку интерпретации «заката Европы». Нордау возложил ответственность за эпоху декаданса на кумиров своего времени — Ф. Ницше, Л. Толстого, П. Верлена, О. Уайльда, прерафаэлитов и других, давая их творчеству парадоксальную характеристику. И, хотя его концепция подверглась жесткой критике, в каких-то моментах его видение цивилизации оказалось довольно точным.В книгу включены также очерки «Современные французы», где читатель познакомится с галереей литературных портретов, в частности Бальзака, Мишле, Мопассана и других писателей.Эти произведения издаются на русском языке впервые после почти столетнего перерыва.
В книге представлено исследование формирования идеи понятия у Гегеля, его способа мышления, а также идеи "несчастного сознания". Философия Гегеля не может быть сведена к нескольким логическим формулам. Или, скорее, эти формулы скрывают нечто такое, что с самого начала не является чисто логическим. Диалектика, прежде чем быть методом, представляет собой опыт, на основе которого Гегель переходит от одной идеи к другой. Негативность — это само движение разума, посредством которого он всегда выходит за пределы того, чем является.
В Тибетской книге мертвых описана типичная посмертная участь неподготовленного человека, каких среди нас – большинство. Ее цель – помочь нам, объяснить, каким именно образом наши поступки и психические состояния влияют на наше посмертье. Но ценность Тибетской книги мертвых заключается не только в подготовке к смерти. Нет никакой необходимости умирать, чтобы воспользоваться ее советами. Они настолько психологичны и применимы в нашей теперешней жизни, что ими можно и нужно руководствоваться прямо сейчас, не дожидаясь последнего часа.
На основе анализа уникальных средневековых источников известный российский востоковед Александр Игнатенко прослеживает влияние категории Зеркало на становление исламской спекулятивной мысли – философии, теологии, теоретического мистицизма, этики. Эта категория, начавшая формироваться в Коране и хадисах (исламском Предании) и находившаяся в постоянной динамике, стала системообразующей для ислама – определявшей не только то или иное решение конкретных философских и теологических проблем, но и общее направление и конечные результаты эволюции спекулятивной мысли в культуре, в которой действовало табу на изображение живых одухотворенных существ.
Книга посвящена жизни и творчеству М. В. Ломоносова (1711—1765), выдающегося русского ученого, естествоиспытателя, основоположника физической химии, философа, историка, поэта. Основное внимание автор уделяет философским взглядам ученого, его материалистической «корпускулярной философии».Для широкого круга читателей.
В монографии на материале оригинальных текстов исследуется онтологическая семантика поэтического слова французского поэта-символиста Артюра Рембо (1854–1891). Философский анализ произведений А. Рембо осуществляется на основе подстрочных переводов, фиксирующих лексико-грамматическое ядро оригинала.Работа представляет теоретический интерес для философов, филологов, искусствоведов. Может быть использована как материал спецкурса и спецпрактикума для студентов.