Байки деда Игната - [47]

А еще нашему деду Игнату из всех этих событий запомнился такой случай. Во время одного из построений отобранных для царского конвоя казаков вдруг полил дождь, да не абы какой, а настоящий, «гвоздевой». Строй — святое место, и никто из казаков не дрогнул, хотя, может, каждый бы хотел дать деру от такой непогоды. А вот кое-кто из офицеров, сопровождавших барона Унгерна, заоглядывался — оно и понятно, кому хочется зазря мокнуть, онито были не в строю! Барон же бровью не повел:

— Братцы, — сказал он, — дождь для нас — счастливая примета! И приказал кому-то из офицеров подать казакам команду: «Налево, правое плечо вперед, в казарму бегом МА-Р-Ш!». Сам же стоял под проливным дождем, пока ему не подали коня, сел на него и легкой рысью удалился с плаца… Умел держать форс тот барон Унгерн фон Штернберг, поглядите, мол, каков я — слуга царю, отец солдатам. Оно,  конечно, у каждой пташки свои замашки, но форс для офицера — первейшее дело.

— Отож и кончилась моя служба в тех Самурских казармах, — вздохнул дед Игнат. — Потом нас распустили по домам, а после отпуска погрузили в вагоны и марш?марш до самого Петербурга, в вернее — до села, до Царского… Царь — он был «сельский» житель, города не долюблювал… И пошла моя «сельская» служба в личном конвое его императорского величества всероссийского самодержца Мыколы другого, хай ему вспомянется: царь он був добрый, хоть и не выдный собою, та и свое дело по?царски, надо думать, вершить не дюже умел, профукал царство, пропустил про? меж пальцев, як текучу воду…

Пока дед рассказывал нам про свою «самурскую» службу, мы с Кузьмичом, внимательно слушая, ели из его короба бабушкины пирожки, и хотя дело было, повторяю, сразу после обеда (а курсантов тогда кормили весьма основательно), уплели за полчаса тот короб полностью, было же в нем пирожков не менее двухсот. Увидев это, дед спросил, а что мы ели на обед и сколько нам чего положено по норме, например, мяса, хлеба, сахара… Мяса, как помнится, было положено 200 граммов, на что дед Игнат сокрушенно заметил:

— А нам царь?батюшка фунт нарезал! — Зато у вас были посты! — откликнулся основательный Кузьмич. Надо сказать, что один «рыбный день» в Советской Армии был введен позже, так что «свои» полфунта мяса мы действительно получали ежедневно. Дед, улыбаясь, махнул рукой: во?первых, к постам тогда все были привычны и не воспринимали их как наказание, а даже наоборот, понимали их пользу, а во?вторых, посты в царской армии соблюдались не настолько уж строго: — Армия цеж не монастырь, та и не пансион благо? родных барышень, — пирожных нам не давали, а так — здорова ества была от пуза… На поход, на войну, при хворобу   посты нам прощались. Зато чарка, а то и две, нам полагалась часто… Но — шоб без всякого пьянства и — не в ущерб службе — ни-ни! А шо та чарка при добротных харчах для здоровых хлопцев, ладно скроенных и крепко сшитых! Одна польза… Опять же горилку не переносят мокробы всякой хворобы, а це тоже немаловажно…

С нами вместе (со мной и Кузьмичом) в первом взводе шестой батареи служил парень по фамилии Зозуля. И звать его было тоже Павлом, и он тоже был из станицы Мышастовской. Ну, наверняка, внук того Павла Зозули, про которого нам рассказывал дед Игнат. Мы с Кузьмичом тут же, распрощавшись с дедулей, допросили своего сослуживца, надеясь поразить его таким совпадением. Но Пашка ничегошеньки не знал, не ведал про своего деда. И умер он где-то еще до войны, батько же про такие дела ничего не рассказывал, а мать и бабушка и подавно ничего не знали. Когда я потом поведал деду Игнату про нашего Зозулю, он без всякого сомнения заявил, что если он не прямой внук того казака, то уж наверняка внучатый племянник. Не бывает такого, чтобы из одной станицы и не родич. Если взять на круг, то все казаки, а черноморцы в особенности, в той или иной степени братья. Как, допустим, потомственные дворяне, или купцы старых родов промеж себя тоже родичи. Разве что недавно приписанные в то или иное сословие и еще не успевшие породичаться.

А тут на тебе: из одного куреня, под одним прозвищем, да чтоб не родня! Да такого не бывает!

Курсант Павло Зозуля был хорошим парнем, честным, совестливым, добродеятельным. Пусть об этом знают его внуки. И когда перед нашим выпуском из училища в городок прибыл некто майор Кузьмин отбирать молодых лейтенантов (пока еще будущих, но «вот-вот») в воздушно-десантные войска, то среди желающих пойти в «крылатую гвардию» рядом со мной, внуком казака Игната, встал Пашка, внук казака Зозули (пусть даже и не того самого, а там, как знать?..), и мы вместе переживали, возьмет ли нас тот майор в десант или нет?..

 И точно также, как полвека назад здесь прислушивались и приглядывались к прибывшему «сверху» барону, так и мы — к нашему «покупателю» из ВДВ: «майор пошел в столовую», «майор у генерала», «майор в учебной части»… И, наконец, завтра — комиссия!

Отбор в «крылатую гвардию», правда, был попроще, чем в конвой его императорского величества. Здесь не нужны были красивые бороды и кони одной масти. Комиссию интересовало здоровье кандидата, его физические данные, результаты выпускных экзаменов… И загремели мы с Пашкой в те самые «веселые» войска, что зовутся воздушно-десантными — я в «непромокаемую» Тульскую дивизию, а Зозуля — на Дальний Восток, в Манзовку. Года полтора мы еще переписывались, потом потеряли друг друга, по-видимому, навсегда. Благоразумный же Кузьмич не высказал желания идти в «десант» и был зачислен в обычную наземную часть, правда, тоже гвардейскую, которая стояла в Белоруссии, в Старых Дорогах. Так разошлись наши пути-дороги, и старые и новые…