Байкало-Амурская магистраль - [70]

— Вы видели фильм «Большой риск»? Нет? Это волнующий фильм. Во всяком случае, для нас, кто работает здесь. В нем рассказывается о том, как велась здесь тяжелейшая работа по изысканию наиболее оптимального варианта разработки месторождений. Очень немногие верили в успех. Но люди, начавшие буровые работы, пошли на большой риск и победили. Многие из них живут здесь до сих пор. Десять человек — лауреаты Государственной премии СССР. Условия работы были очень тяжелы: надо было вычерпывать или засыпать болота, укреплять песчаные участки; а дороги, я вам говорил, мостили из бревен. Когда по ним проезжали грузовики, бревна ходили ходуном — как клавиши у рояля. Но «музыка» была не очень-то веселая. Выезжали на машинах к местам, где строились площадки для буровых вышек, и больше приходилось толкать застрявшие машины, чем ехать. Но когда есть увлеченность и энтузиазм, то «музыку» грохочущих бревен, заменявших асфальт, можно и вытерпеть.

— Итак, что же вас удержало здесь? Может быть, более высокие заработки?

— Есть три вещи, без которых, если их не взять вместе, трудно будет понять присутствие здесь как мое, так и десятков тысяч людей, которые съехались со всего Советского Союза и обосновались здесь. Это прежде всего чувство долга, энтузиазм, ну и, конечно, хорошие заработки.

Володя резко останавливает машину.

— Как поедем? — спрашивает он.

Появляется карта, следует продолжительная дискуссия, и выбирается дорога, но… неверная. Есть здесь дороги, построенные недавно, с множеством перекрестков и бесконечных объездов. Есть дороги, проложенные по краям почти всегда покрытых льдом болот. Чтобы добраться от одной буровой до другой, находящейся, если взять по прямой, в двух-трех километрах, то приходится петлять, как в лабиринте, пока не накрутишь десятки километров. Тот же Володя выводит нас из затруднительного положения: он срезает путь и направляется по прямой, через замерзшее болото. Слышится треск и грохот, подобный разрывам снарядов: это под нами ломается лед. Мы обливаемся потом, как в парилке. А когда вспоминаешь, что на улице минус 46 градусов, становится смешно.

Подъезжаем к «бабушке», и Сергей Ефимов предлагает сделать короткий привал. Сергею, инженеру — специалисту по буровым работам, 27 лет, но лицо у него как у подростка. «Хорошо, что он отпустил усы, — подтрунивают друзья. — Теперь он выглядит старше и солиднее перед своими подчиненными».

«Бабушка»-это первая пробуренная скважина на Самотлоре. Ее установили в 1965 году.

— Когда родилась «бабушка», мне было всего 10 лет, — говорит Сергей. — Я понятия не имел о ее существовании. Но скоро познакомился с ней в студенческие годы, когда проходил здесь практику. Не требуйте от меня сравнений. Да и что тут сравнивать? Тогда Самотлор давал 300 тонн нефти в день. В 1981 году Нижневартовск произвел 206,8 миллиона тонн, то есть почти 34 процента всей нефти, добываемой в СССР.

Он делает паузу, вопросительно смотрит на нас и затем спрашивает Славу Петухова, корреспондента «Правды» в Бухаресте, правильно ли он перевел. И чтобы удостовериться, выводит эти цифры на клочке бумаги.

— Вы видели Сибирь с самолета летом? — спрашивает вдруг Сергей без всякой связи с предыдущим. — Это настоящее чудо. Леса и хрустальные озера. Сказочный пейзаж. Сочная, здоровая зелень и чистая, глубокая голубизна. Чувствуешь, как тебя самого переполняет радость жизни. Этот образ глубоко запал мне в душу по-сле первой поездки сюда, в Нижневартовск. А тогда я смотрел с восхищением на море тайги с высоты 6000 метров. Вдруг мы вошли в зону, где ничего не было, кроме болот и песков. Через некоторое время стюардесса объявила, что мы приземляемся в Нижневартовске. Я снова гляжу в иллюминатор и вижу только озера и целые леса металлических вышек. «Где же мы приземлимся, братцы? — спрашиваю. — Я не вижу никакой посадочной полосы». Честно говоря, я испугался. Спрашиваю у соседа по креслу, но он напуган не меньше моего. Натягиваю пиджак на голову, закрываю глаза и решаю не открывать их до тех пор, пока самолет не остановит моторы. И мы сели. Когда спустились по трапу, гляжу налево — болота, направо — болота. И лишь посредине узкая полоска, «язык» суши, который и был взлетно-посадочной полосой. Вот так я прибыл сюда. Жил не в вагончике. Некоторое время — в общежитии, а потом получил квартиру.

— Сколько квартир сейчас в городе, Борис?

Борис Спирин, к которому я обратился с вопросом, неразговорчив. Он больше любит слушать и размышлять. Дело здесь, возможно, в его профессии: он редактор городской газеты.

— Квартир? — переспрашивает он. — Сейчас больше 60 тысяч, а в ближайшие два-три года это число удвоится. Вы видели жилые дома? Высокие и, по-моему, со вкусом сделанные. Большинство из них имеет по 12 этажей. Здесь работали строители из многих городов и республик СССР, и в первую очередь из Москвы и Ленинграда. Между строителями существует своего рода соревнование, от которого город немало выигрывает.

— Двенадцатиэтажные дома, построенные на песке?

— Не совсем так. На сваях. Анатолий вам что-то уже говорил об искусственной вечной мерзлоте.