Батыева погибель - [52]

Эти воины были последними, которые остались у народа мокши после того, как царь Пуреш забрал с собой лучших из лучших. Если погибнут и эти, то некому будет оборонить мокшанскую землю ни от жадных половцев, остатки которых еще кочуют по степи, ни от волжских булгар, еще не забывших своего кочевого прошлого, ни от ближайших родственников лесовиков-эрзян, у которых с мокшей такая кровная вражда, что эрзянские девицы не выходят замуж за мокшанских парней, как, впрочем, и наоборот. В любом случае Нарчат собиралась либо вернуться домой с победой и войском, либо не возвращаться вообще, даже не задумываясь, что такое в данном случае «победа» и зачем она ей сдалась.

Богатырке, да и ее боевому коню, который много знал, еще больше чуял, но почти ничего не говорил, было понятно, что их приближение к Рязани обнаружено, и отнюдь не монгольскими разъездами или воинами каназора Пуреша. Эти бы не стали, да и не смогли бы скрыть своего присутствия. Неужели за ее войском следят те самые ужасные белые мангусы, о которых в своем письме писал ей отец? Потом разведчики несколько раз обнаружили странные следы, как будто несколько лошадей прошли так, что их копыта лишь чуть касались поверхности сугробов. Точно – это были те самые белые мангусы, и Нарчат с горечью и содроганием поняла, что ее отряд идет прямо в пасть ужасным демонам. Но отцу и брату нужна была помощь, и поэтому, сжав всю свою волю в кулак, она приказала продолжить путь, невзирая ни на какие дурные знаки или приметы.

Конец наступил внезапно. Когда до Рязани было уже рукой подать, и отряд Нарчат выехал на лед Оки, чтобы форсировать ее во второй и последний раз, кусты на противоположном берегу шевельнулись и навстречу мокшанам начали выезжать рослые воины на высоких и мощных конях, подобных которым девица еще видела. Воины, чьи лица были прикрыты боевыми масками, поверх доспехов носили белые накидки и белые одежды, а кони были прикрыты белыми попонами. При этом особо зоркие воины, в том числе и предводительница, сразу замечали, что копыта этих коней, которые вместе с одоспешенными всадниками должны были иметь немалый вес, едва-едва касаются поверхности прикрывающего речной лед снега и ступают по нему действительно бесшумно, как призраки.

И хоть врагов было раз в десять меньше, чем мокшан, у Нарчат не оставалось никаких сомнений, за кем здесь сила. Только десяток или два лучших богатырей подобно ей самой смогут противостоять этому противнику на равных, для всех же остальных мокшанских воинов из племенного ополчения любой из белых мангусов будет подобен камню, разом побивающему множество глиняных корчаг. Бежать и пытаться спрятаться в лесах тоже не являлось выходом, потому что и там белые мангусы были не менее могущественны, чем в конной схватке на копьях и мечах. Лучше умереть здесь, на льду, и обрести славу, чем быть настигнутыми в бегстве и оказаться убитыми ударами в спину. Но несмотря на свою силу, заступившие им путь белые мангусы не торопились атаковать. И не зря. Кусты за спиной всадников в белом вновь шевельнулись – и из них выехал еще один ряд белых всадников, чьи кони выглядели уже не так массивно, а доспехи были явно легче, чем у тех, что появились первыми. Еще две большие группы легковооруженных белых кавалеристов появились на флангах у мокшанского воинства, будто возникнув из белого снежного марева. Ситуация стала почти безнадежной…

У Нарчат оставалась еще одна надежда. Если белые мангусы знают, что такое законы чести, то можно вызвать на поединок их предводителя, в случае победы выговорив у остальных право беспрепятственного пропуска к Рязани или хотя бы безопасного возвращения назад. Чуть тронув руками поводья и сжав шенкелями бока своего боевого коня, Нарчат выехала из строя на пару корпусов вперед и остановилась, подняв руку в призывающем жесте. Противостоящий ей строй белых всадников остался при этом недвижим.

Сперва богатырка хотела провозгласить свой вызов по-мокшански, но потом подумала, что вряд ли белые мангусы (пусть даже они и духи, но неместные духи), должны знать мокшанскую речь. С другой стороны, как писал отец в своем письме, они пришли воевать на стороне рузов, и их отряды сражались вместе с отрядами рузов, а это значило, что по рузски они уж точно понимают. А Нарчат была девушка образованная, знала не только язык родной мокши и двоюродных братьев-предателей эрзян, но и основных вероятных противников своего народа – тюркоязычных волжских булгар да кочевых половцев, а также пришедших с запада рузов, отжавших народ мокши из верховьев Оки. Ну как отжавших. Вроде никто никого не истреблял и не изгонял, племя вятичей поселилось среди мокши, найдя себе достаточно свободного места среди лесов и болот, а потом получилось так, что и вятичи стали рузами, и тамошняя мокша, забыв свое родство, тоже стала рузами.

Прочистив горло и привстав на стременах, молодая мокшанка начала свой монолог, который в литературной обработке звучал примерно так:

– Э-гей-гей-гей-гей, люди, преградившие нам дорогу! Слушайте! Слушайте! Слушайте! Найдется ли среди вас мужчина достаточно храбрый, чтобы один на один, на боевых конях, схватиться со мной, могучей богатыркой по имени Нарчат, дочерью каназора Пуреша, сестрой царевича Атамяса. Если я одержу победу, то мы беспрепятственно проедем своим путем, а если я проиграю, то пусть мои воины смогут свободно вернуться в наши мокшанские земли.