Батраки - [5]

Козеру, видно, и сюда «что-то» завело, как оно всегда водит таких пьяниц, горьких да непутевых.

Сойдясь на лесопильне, все толпой обступили Яська, который мастерил шестерню; рядом лежали водяное колесо и три гладко выстроганных вала.

— Что же это такое будет, а? — спросил любопытный Блажек.

— Гонтовня, — тихо ответил Ясек, поднимая голову.

— Это что же?

— Гонтовня! — громче повторил Ясек.

— Я понимаю, а что это?

— Увидите…..

— Это, стало быть, такая маленькая лесопильня, — объяснял Щипта, всегда старавшийся казаться умным, — тут вон вал, там водяное колесо, а сейчас он ладит шестерню. Не видите, что ли?

— Да вижу.

— Так чего же спрашивать?

Все прикидывались, будто понимают, хотя никто не знал, что это будет.

Между тем пила с яростью вгрызалась в дерево, осыпая доски опилками. Пришел из хаты Собек и, шаркая керпцами[2], стал отгребать опилки в сторону.

— Михал! К пиле! Доходит! — крикнул он, оборачиваясь к мужикам. Все задвигались. Михал с Янтком закрыли воду, Ромек повернул рукоятку. В пилу задвинули новую доску, и пущенная в ход лесопильня снова заскрежетала. Одни вернулись к Яську, другие окружили костер, разложенный возле лесопильни.

— А он, скажу я вам, такое тут смастерит, этот Ясек… — начал Запала, — И не говорите!

— Надумает, смекнет то да се — и сделает.

— Известное дело, он мужик искусный…

— Талант — он и есть талант. Тут ничего не скажешь. Только тихоня, с людьми он обходиться не умеет.

— Вот то-то! С ним, скажу я вам, много не потолкуешь…

— Уж это нет!

— Такой думщик…

— А выкопали вы картошку? — спросил Щипта, обращаясь к Енджею.

— Да выкопать, скажу я вам, бабы могли бы, если бы они со льном управились. Времени, сами знаете, было немало. Но то одно, то другое, так оно, скажу я вам, и проходит зря. Я говорю бабе: «Принимайся, дескать, живее, не мешкай…» Но бабы — одно слово бабы.

— Им не к спеху.

— Не к спеху. Ей, скажу я вам, только бы возиться в хате у печки, а работа пускай дожидается. Не заяц, говорит, не убежит.

— Так они всегда. Вот и моя…

— Михал, к пиле! Доходит! — крикнул Собек.

Сатры мигом вскочили — мужики грелись, усевшись вокруг костра на толстых бревнах. Один Козера шатался взад и вперед, то поглядывал на Яська, то снова возвращался к костру. Что-то внутри жгло его, словно угрызения совести, и он искал, перед кем бы излить душу. Наконец нашел.

В стороне, возле пилы, сидел на низенькой колоде Собек и, постукивая керпцем, что-то насвистывал. Его мало занимали собравшиеся мужики. Изо дня в день он их тут видел и всех знал, а они его — еще лучше. Он раскачивался и свистел, время от времени отпуская для пущего форсу крепкое ругательство.

К нему-то и подсел терзающийся Козера.

— И как это, Собусь, как это на меня нашло…

— Говорите громче: пила!

Приглушенный скрежет покрывал гомон голосов, поглощая соленые словечки.

— Сохрани тебя бог, Собусь, упаси тебя бог!

— От чего это?

— Я тебе расскажу, только ты слушай хорошенько. Утром это было… Ты-то знаешь, с чего я день начинаю. У меня святая вера и молитва — первое дело. Вот я и молюсь, и молюсь, а тут что-то мне шепчет: «Козера, иди в корчму! Козера, иди в корчму!» Что такое, думаю, дьявол, что ли, меня искушает? Но не подаю виду, читаю молитвы… Отче наш… Богородицу… Верую… Вдруг как рванет меня что-то за руку, да как рявкнет над ухом: «Козера, иди в корчму!!» Что было делать? Собрался я, пошел. Иду-иду, а все слышу, словно кто меня так и подгоняет, так и подгоняет… Ну, пришел я в корчму. Как пришел…

— Михал! К пиле! Доходит! — гаркнул Собек.

— Как пришел, так там и остался… с утра до полудня, И с полудня до вечера. Народу привалило!.. И Канты, и Люберда, и Греля — всех и не сочтешь. Пьем да пьем, а время не стоит, летит… Конечно, заказываю я стопку, Греля тоже; смотрим: подсаживается к нам и кум, что через межу живет, и еще кто-то… словом, собралось нас — сила. Ну, выпили мы в свое удовольствие, как следует быть… Да ты слушай! Это еще не конец… Так прошел вечер, а там и ночь настала. Все разбрелись — кто куда, а я остался один… Что тут делать? Э, думаю, пойду, на все воля божья! Хата не за тридевять земель, дойду. А меня все что-то не пускает… Но я уж ни на что не посмотрел и пошел. Иду я, иду, прямо по дороге, как следует быть… вот-вот дойду! Вдруг — как схватило меня да как начало водить… И где меня только не водило: вода — не вода, межа — не межа… так меня и водило до самого утра. Сколько раз я в воду попадал, на скольких бороздах спотыкался — этого и не рассказать!.. Век проживешь, а не поверишь… Разве самого тебя так же схватит, чего не приведи господь! Сохрани тебя матерь божья!.. Только под утро я пришел в себя, когда уже совсем рассвело… И знаешь, куда меня занесло?.. Вон туда, на бережок, где поле Запалы, в те ямы!.. Там уж меня отпустило, очухался я и побрел в свою хату… Не веришь? На, погляди! — он вытянул ногу. — Новехонькие керпцы купил на ярмарке, так вдребезги изорвал их за одну ночь.

— Михал, к пиле! Дошла уже! — крикнул Собек и закрыл воду.

— Вот я и толкую тебе, Собусь, не верь ничему, хоть бы оно, не знаю что, говорило! Хоть бы тебя со всех сторон тянуло!.. Это сам искуситель, будь он проклят, не кто иной, как он. Я уже дал себе зарок: больше ни разу не пойду в корчму, хоть бы у меня горло иссохло. Не пойду — лучше прямо помирать… Так-то, Собусь…