Батраки - [22]
Любящий вас Юзек».
— Вот и все!
Войтек тяжело вздохнул.
— Словно бы тут еще что-то? — показала мать на несколько строчек внизу.
— Это уже для меня, не для вас! — гордо ответил Войтек.
— Что же он тебе пишет?
— Это не Юзек, а тот, что письмо сочинял…
— Не расскажешь нам?
Войтек с минуту поколебался, наконец медленно прочитал:
— «Не верьте совсем тому, что сказано выше, потому что я писал так, как мне диктовали…»
— И больше ничего?
— Да, ничего.
— А кто подписался?
— «Незнакомый знакомый».
Наступило грустное молчание.
Маргоська задумалась, подперев рукой щеку.
— Неправда это… — она тряхнула головой: — Не станет Юзусь меня обманывать. Глупость это, и больше ничего…
— Конечно, глупость! — подтвердила Ягнеска.
— Боже мой! Как худо неграмотному! А то сам сочинил бы и написал… Слава богу, что он хоть здоров. Полегчает у меня на сердце… сынок мой родной!
— Что это он пишет, милые мои! — спросила Ягнеска, — будто зарабатывает четыре сотни… Это сколько же?
— Стало быть, четыре гульдена…
— Мало!
— Работы нет, ведь зима…
Войтек улыбался, чему-то радуясь.
— Не так уж там плохо! — повторял он, — Ну да! — поддразнивала его Зося. — Так ты иди туда…
— Я и пойду! — смеялся Войтек, — пойду!
— Надо бы ему ответить, — сказала, помолчав, Маргоська.
— А как же! — поддакнула Ягнеска.
— Напишем ему, пускай приезжает. Чем там ему зиму пережидать, так и тут найдется для него место. Столько-то он заработает, а может, и больше, да на харчи не будет тратиться.
— Правильно вы говорите! А весной может опять поехать.
— Если захочет.
— Вы напишите ему!
— Так ты, Войтусь, напиши, — попросила Маргоська. — Я скажу тебе что, только бумаги у нас нет…
— Да я сам ему скажу, когда поеду.
— Куда ты поедешь?
— В Пешт!
— Не болтай, Войтусь, не болтай… Соображаешь ли ты?
— Да ты знаешь, какая это даль… чужие края? — говорила Ягнеска.
— Не за море ехать, — ответил Войтек, встав посреди хаты. — А хоть бы и за море — и то не диво! Люди на край света ездят…
— А на что ты поедешь?
— Я помогал в кузнице Яську, так заработал. На дорогу мне хватит, не бойтесь!
— Отец-то позволит тебе?
— Вы думаете, я буду его спрашивать? Чтобы он избил меня на прощание?.. Тоже я не дурак! Да он, крестная, каждый день бы меня колошматил, если б я не удирал… Как взъестся на кого, на мне зло срывает… вот какой он отец! Хотел бы я знать, что он сделает со своим ремнем, когда меня не будет…
— Войтек! — донесло ветром с лесопильни.
— Хазьбета тебя зовет…
— Надо итти! Как солнышко-то летит — страшное дело!.. Уже полдень. Ох, чую, не миновать мне выволочки… Ну и пусть! Пусть-ка отец потешится надо мной в последний раз…
— Не болтай!
— Оставайтесь с богом. Я к вам еще забегу до отъезда…
И, наклонившись к удивленной Зосе, он тихонько шепнул:
— Скажу тебе кое-что напоследок…
— Сейчас скажи… ну, скажи!
Она удержала его за руку.
— Нет, когда буду уезжать…
Он вырвал руку, за которую она, как паучок, уцепилась тонкими пальчиками, и скрылся за дверью.
«Что же он мне скажет?» — гадала Зося и заранее радовалась, так ей было любопытно.
Мать опомниться не могла от неожиданного сообщения Войтка и, покачивая головой, повторяла:
— Вот уж не ждала!
Ягнеска не удивлялась ничему. Она давно перестала удивляться.
— Может, и правда, он надумал… этакий сорви-голова!
— Видишь, Ягнесь, какие теперь люди… чуть из люльки — и на чужбину!
— С умом так и являются на свет, милые вы мои! Прежде, бывало, и старого из деревни палкой не прогонишь. Охота ему мыкаться по свету!
— Видишь! А молодые сами уходят. Они и в чужих краях не пропадут.
— Что ж это творится на свете!
— Все перевернулось…
— Все порушилось…
— А я вот не скажу Войтку, чтобы он оставался. Пускай идет, тогда-то Хыба поймет, что не на то дети родятся, чтобы их бить. Не увидит подольше сына — научится его любить. Собка он сроду пальцем не тронул… как же — Собусь! Этому-то он потакал, а на меньшом зло срывал. Такой он отец!..
— Палкой ума не вколотишь… это он зря!
— Да ума у паренька побольше, чем у других… Не палка ему нужна, а рука! Заботливая рука.
— Истинная правда! Я помню, как меня в детстве учили. Добром меня, девчонку, хоть в пекло заведи, а злой со мной, бывало, никак не сладишь. И чем больше меня били, тем я делалась хуже! Так вот было у меня с мачехой…
— И всегда так бывает, когда отец с матерью дурные…
— А как же!
«Что ж он мне скажет?» — думала Зося, мастеря на подоконнике домик из тонких прутиков.
Ягнеска торопилась допрясть кудель, а Маргоська наматывала пряжу на рогульку, отсчитывая по тридцати нитей.
— Четыре… пять… шесть… Слава богу, что он хоть здоров!., семь… восемь… Беда, когда сам не умеешь писать… одиннадцать… двенадцать… лучше бы он приехал на праздники… тринадцать… вместе нам веселее будет… пятнадцать… порадуемся втроем… вчетвером… эх! все! Сбилась…
И она снова принялась считать намотанные нити.
На другое утро Войтек исчез.
Все думали, что он спрятался после вчерашнего угощения, за которым отец изорвал ремень. Искали его в сарае и на гумне — все напрасно!
— Верно, шатается по деревне…
— Вернется! — говорил старик. — Сам придет с повинной…
Наступает полдень — Войтка нет… Наступает вечер — Войтка все не видно…
«В романах "Мистер Бантинг" (1940) и "Мистер Бантинг в дни войны" (1941), объединенных под общим названием "Мистер Бантинг в дни мира и войны", английский патриотизм воплощен в образе недалекого обывателя, чем затушевывается вопрос о целях и задачах Великобритании во 2-й мировой войне.»В книге представлено жизнеописание средней английской семьи в период незадолго до Второй мировой войны и в начале войны.
Другие переводы Ольги Палны с разных языков можно найти на страничке www.olgapalna.com.Эта книга издавалась в 2005 году (главы "Джимми" в переводе ОП), в текущей версии (все главы в переводе ОП) эта книжка ранее не издавалась.И далее, видимо, издана не будет ...To Colem, with love.
В истории финской литературы XX века за Эйно Лейно (Эйно Печальным) прочно закрепилась слава первого поэта. Однако творчество Лейно вышло за пределы одной страны, перестав быть только национальным достоянием. Литературное наследие «великого художника слова», как называл Лейно Максим Горький, в значительной мере обогатило европейскую духовную культуру. И хотя со дня рождения Эйно Лейно минуло почти 130 лет, лучшие его стихотворения по-прежнему живут, и финский язык звучит в них прекрасной мелодией. Настоящее издание впервые знакомит читателей с творчеством финского писателя в столь полном объеме, в книгу включены как его поэтические, так и прозаические произведения.
Иренео Фунес помнил все. Обретя эту способность в 19 лет, благодаря серьезной травме, приведшей к параличу, он мог воссоздать в памяти любой прожитый им день. Мир Фунеса был невыносимо четким…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Настоящее Собрание сочинений и писем Салтыкова-Щедрина, в котором критически использованы опыт и материалы предыдущего издания, осуществляется с учетом новейших достижений советского щедриноведения. Собрание является наиболее полным из всех существующих и включает в себя все известные в настоящее время произведения писателя, как законченные, так и незавершенные.«Благонамеренные речи» формировались поначалу как публицистический, журнальный цикл. Этим объясняется как динамичность, оперативность отклика на те глубинные сдвиги и изменения, которые имели место в российской действительности конца 60-х — середины 70-х годов, так и широта жизненных наблюдений.