Батийна - [11]

— Э-э, Рыжая, по нынешним временам опасно стало даже за своего вступаться. Слово скажи — беды не оберешься. Хищники коршунами на тебя налетят. Лучше, Рыжая, держаться нам в сторонке. Что бог пошлет на охоте, тем и будем довольны.

Татыгуль соглашалась с мужем.

С первыми признаками весны, когда исхудавшие за зиму дикие козы уходили в верховья, семья Казака устраивалась где-нибудь подальше от чужих глаз или ставила юрту рядом с мирным аилом. Татыгуль нанималась доить коров, валяла кошмы, ткала дерюгу. Казак тоже не сидел без дела. Возьмет топорик с длинной ручкой и мастачит новые уук и кереге — оснащение для юрты.

— Э-э, Рыжая, — скажет Казак, — прошу тебя, не жалуйся, что мы голы и босы. Была бы полна наша чаша, чтоб детям не пришлось голодать. Пусть не гаснет огонь в очаге, да пусть висит над ним казан. Бог даст, и наши дети будут есть-пить из золотых чашек… Вот дождемся осени, козы нагуляют жиру, поднимемся тогда выше в горы и заживем спокойно, Рыжая.

Казак все ждал, что у Адыке проснется совесть и он пришлет сватов, но потомок бека не раскаивался в своем поступке. Допусти столь дерзкую выходку не Адыке из богатого рода, а кто-нибудь победней, его без особого труда пристыдили бы аксакалы: «Побойся бога, бай, — не хвастай своим скотом. Кто восстает против духа предков, того сам аллах может покарать. Лучше отгони, сколько положено, за калым скота и бери свою невесту, как это у нас принято». Баю ничего бы не оставалось, как их послушать. Аксакалы еще раз подтвердили бы свою власть. Другое дело — Адыке. Подступиться к нему не решались самые почтенные старцы. Лишь один аксакал вступился за Казака и уговорил Адыке отвязать свата от кереге.

Казак вернулся домой со скупыми слезами на глазах.

— О боже, где твоя справедливость, если ты позволяешь человеку издеваться над другим человеком? За что мне такая обида? Чем я провинился перед тобой, господи? Я хотел лишь защитить честь моей дочери…

Так неумолимая жизнь, которой не в диковинку опалять крылья сокола, останавливать бег скакуна, оскорблять батыра и смеяться над красивой женщиной, обернулась к охотнику мрачной стороной. Она растоптала его заветные чаяния и развеяла по ветру все его надежды.

Родственник Казака Сарала, сероглазый старичок, слыл в округе краснобаем.

«Когда ты только наговоришься и уступишь слово другому?» — подшучивали сверстники Саралы. Вскинув взлохмаченную бородку, сядет он, бывало, сложив ноги калачиком, и примется говорить, говорить без умолку. Откуда он только черпал забытые пословицы и поговорки, стародавние легенды… И, рассказывая о прошлом, Сарала не упускал случая связать историю с текущими событиями.

— Итак, сколько ни совершал подвигов бесстрашный батыр Азирет-Али-Шер, — с разящим ножом Зулпукора в руках или поднимая на дыбы коня Дулдула, — все равно он попал в руки врага. А где уж нам равняться с этим батыром? Дунет с гор ветерок, и мы летим, как перекати-поле. Глянет сурово почтенный аксакал, и мы теряемся, не знаем, куда нам укрыться. Если я вру, то прикоснись языком к моему ногтю, и мне будет стыдно.

— Правильно говорите, Саке, — без пререканий соглашался со стариками родственник Казака Бексултан.

В народе говорили, что свою многоречивость Сарала обретает с помощью самого дьявола. Будто черт плюет ему в рот словами. Может, это и верно? Сероглазый коротыш Сарала любого мог заткнуть за пояс своими речами.

Хотя он редко бывал у Казака и не очень-то уважал, все же не преминул вступиться за охотника, попавшего в беду. Откажись он это сделать, его могли бы осудить старейшины рода. Честь рода превыше всего. Любой из рода в трудную минуту мог рассчитывать на поддержку. Веками укоренилось это неписаное, но твердо установленное самой жизнью правило.

Если в аиле люди жили разобщенно, такой аил народ считал не заслуживающим уважения. Он быстро утрачивал свою независимость. Более сплоченные аилы отнимали скот, пороли мужчин и принуждали их на себя работать.

Если же человек становился на путь предательства, его ненавидели и презирали аксакалы и молодежь, баи и бедняки. Никто при любых обстоятельствах не смел нарушать общее согласие. Если соплеменник совершал проступок и должен был понести кару, то ответственность за него ложилась на весь род. Случись, кто-то отказывался выдать замуж дочь за нареченного предками жениха, родитель представал перед судилищем биев. Упаси бог от такого схода! Горе аилу, если бий на сходе разгневается: тяжесть ответственности несли не только виновные, но и всё его племя.

Решив не отдавать Батийну за сына Адыке, Казак тем самым наступил на хвост разъяренного льва, хоть и знал, что Адыке не смирится, пойдет с жалобой к бию: мол, у него отняли засватанную невесту и что он намерен ее забрать в свою юрту, как члена семьи. Эта скандальная для всего рода история может повести к печальным раздорам.

Старик Сарала это хорошо понимал: он был осмотрителен. На пригорке, где собрались все старейшины из аила, Сарала, взвешивая каждое слово, старался быть справедливым. Люди возмущались поступком Адыке, но предпочитали степенно молчать. Лишь немногие решились открыто обличать Адыке.