Башня у моря - [228]

«Настанет день – и она вернется, – твердила она. – Помяни мои слова». А когда я продолжал огорчаться, она вопрошала: «Неужели ты думаешь, мать уехала бы, если бы здесь не оставалась я, чтобы уберечь вас, невинных овечек, от пороков мира?» Тогда я понятия не имел, о каких пороках она говорила, но знал: Нэнни нас никогда не покинет. Это было бы «неправильно». Как выразилась бы сама Нэнни, это было бы совсем «негоже».

– Нэнни! – закричал я, когда она живо выпрыгнула из экипажа, и бросился к ней, обнял, оторвал от земли.

– Помилосердствуй! – взвизгнула Нэнни, чьи нижние юбки вспорхнули. – Ну ты стал и верзила – настоящий майский шест!

Особым ростом я не отличался, но мне было приятно слышать ее слова.

– Как я рад снова тебя видеть! – воскликнул я, крутанув ее еще раз.

– Боже! – охнула Нэнни. – Какой ужасный американский акцент!

Темноволосая голова высунулась из окна экипажа.

– Нед! – завопил мой брат Джон. – Нед, мне уже десять – один, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять!

– Привет, Джон! – радостно закричал я ему в ответ. – Значит, ты теперь математик!

– Сначала леди, Джонни, – быстро сказала Нэнни. – Не спеши выходить! Иди сюда, Элеонора.

Я совсем забыл, какая Элеонора хорошенькая, а теперь заметил: она стала еще красивее. Светлые волосы в кудряшках, огромные фиалковые глаза и лицо в форме сердечка.

– Элеонора! – воскликнул я, восхищенно целуя ее в ожидании привычного потока слов, но, к моему удивлению, она ничего не сказала – закрыла лицо руками и расплакалась.

– Ну-ну, детка. – Нэнни обняла ее, а увидев мой испуг, успокаивающе добавила: – Она переволновалась. В последнее время была как натянутая струна. Джонни, помоги выйти Джейн.

– Привет, Недди, – сказала моя младшая сестренка.

– Не называй меня «Недди»! – прорычал я.

– Я хочу маму, – заявила Джейн так, будто заказывала блюдо в ресторане. Она была темноволосая, как Джон, курносенькая, с широким ртом, который мог принимать самые разные выражения, в большинстве – дерзкие. – Я хочу ее сейчас… сразу же, а потом я хочу домой, чтобы Озимандия не умер без меня от горя.

– Кто такой Озимандия, скажи мне бога ради!

– Озимандия – король королей, – объяснила Джейн, – он мой старший кот. Почему мама нас не встречает?

– Как – не встречает? – воскликнул Джон. – Вот же она!

– Мама! – зарыдала Элеонора.

– Мама! – взвизгнула Джейн, отталкивая Элеонору, и за этим последовали сумбурные и эмоциональные пять минут на ступеньках отеля.

Мы с дядей Дэвидом смотрели на все это с глупыми улыбками, Нэнни отерла крупную слезу, а все прохожие останавливались и ахали.

– Совсем негоже, – пробормотала Нэнни, когда дар речи вернулся к ней.

Эйфория встречи продолжалась какое-то время и все еще находилась на своем пике, когда состоялся мой разговор с дядями о будущем Драммонда в Кашельмаре. И только когда Дэвид и Томас отправились за отцом, чтобы увезти его в Англию, у меня появилась возможность обстоятельно поговорить с Джоном и сестрами, правда мать никуда не отпускала их от себя. Но на следующий день после отъезда деверей она почувствовала недомогание и утро провела в постели. После завтрака Нэнни и мисс Камерон сообщили о своем решении отправиться с младшими детьми на берег в Солтхилл. Он находился всего в двух милях, и туда ездила конка.

– Нед, поедешь с нами? – почтительно спросила Нэнни, и я сказал – да, поеду. День стоял солнечный, и мне хотелось проехаться до Солтхилла.

Когда мы обосновались на берегу с продуктовой корзинкой для пикника и другими принадлежностями, Нэнни достала спицы, мисс Камерон взяла двух девочек, и они отправились собирать ракушки, а мы с Джоном пошли учиться писать цифры на песке. Наступил отлив, и внизу приглашающе обнажилась часть песчаного берега.

– Джонни стал такой умник, – горделиво сообщила Нэнни. – Он теперь и писать может.

– Пора уже, – сказал я.

Нездоровье Джона задержало его развитие, но я никогда не считал его глупым.

– Мисс Камерон постаралась, – объяснила Нэнни. – Когда все учителя отказались, она взяла на себя этот труд. Мистер Макгоуан нанял ее – заявил, что шотландские учителя лучшие в мире, и я должна признать, что она сделала настоящее чудо с Джоном и девочками.

– Мм… – Я сдвинул слой гальки, под которой обнажился песок, и теперь строил башни из него.

– Конечно, это такое скандальное дело с мистером Макгоуаном…

– Мм, – снова протянул я.

– Вот что я тебе скажу: может, он и был нехороший человек, но не нам его судить. Убийство никогда нельзя оправдать.

Я перестал строить башни и уставился на воду Голуэйского залива. На меня взирали голубые горы острова Клэр. Я вспомнил, как Драммонд подбросил вверх шляпу и купил шесть букетов фиалок моей матери.

– Преступника можно приговорить к смерти и повесить, – пробормотал я. – Это убийство, но все скажут, что оно оправданно.

– Это дело другое, дорогой. Судья вправе приговорить к смертной казни по законам своей страны, но судьи – это такие специальные люди, назначенные королевой. Остальные не могут быть судьями и действовать от имени закона! Это будет неправильно. И потом, не забывай заповеди «не убий».

У меня вновь закружилась голова. Я вонзил пальцы глубоко в песок и зажмурил глаза.