Башня у моря - [206]

– Я хочу поделиться с тобой одной тайной, – сказал он, когда мы закурили и взяли в руки по бокалу портвейна. – Я собираюсь заняться политикой.

– Политикой! Финес, прекрасная идея!

– Да… – Он вздохнул. – Хочу найти применение моим деньгам, а немного власти никогда не приносило человеку вреда. Политика в Америке не в цене, но эти снобы чуть-чуть призадумаются, когда я стану мэром Бостона. Они тогда уже не смогут смотреть на меня свысока, верно? Я в жизни не думал, что меня будет волновать мнение каких-то богатеев, но человеческие ценности удивительным образом меняются, когда ты вдруг обнаруживаешь, что твою жену оскорбляют, а твои маленькие дочки плачут, хотя и ни в чем не виноваты. Мы живем в несправедливом мире – тут нет сомнений.

– В жутком мире, Финес, – согласился я, отхлебнув портвейна.

– Я хочу, – продолжил он, попыхивая сигарой, – стать уважаемым. Это самая моя большая мечта в жизни. Хочу, чтобы к моей дражайшей жене и девочкам относились как к леди, хочу, чтобы они были счастливы.

– Вполне понятное желание, – ответил я, думая, до чего же вкусный портвейн.

– Так что я продаю мою долю в игорном бизнесе. И долю в борделях тоже. Мои деньги станут чистыми, чистейшими во всем Бостоне, потому что политика – дело грязное, мы оба это знаем, и у политика появляются враги, которые не остановятся ни перед чем, чтобы закидать его грязью, опорочить.

Я забыл о портвейне.

– Ты продаешь долю в игорном бизнесе? – нервно спросил я, думая о моей работе.

– Верно, но ты можешь не волноваться. Я тебя не оставлю. Ты мне по-настоящему понравился, Макс, и я хочу сделать все, чтобы тебе помочь. Да я даже не помню, когда в последний раз встречал человека, который был бы мне так симпатичен, как ты.

Мы поклялись в вечной дружбе и осушили бокалы. Он налил еще. Что-то будет дальше, спрашивал я себя.

– Так вот, Макс, – продолжил он, снова попыхивая сигарой. – Я был с тобой честен и рассказал о самой моей большой мечте. Позволь теперь спросить, какая у тебя мечта, если ты тоже хочешь быть честным со мной.

– Конечно я буду честным. Моя самая большая мечта – вернуться в Ирландию и свести старые счеты с управляющим моего арендодателя, который меня погубил.

– Это как-то связано с оправданием, да, если я не ошибаюсь? Мне известно кое-что от Лайама, но, возможно, он что-то недопонял.

Я рассказал ему о Макгоуане и моем процессе. Прежде я ему об этом не говорил – не хотел, чтобы он знал, что я беглый заключенный. Просто сказал, что покинул Ирландию после ссоры с землевладельцем. Я, конечно, собирался рассказать ему об этом позднее и просить его о помощи, но он был так щедр ко мне с самого первого дня, что мне не хватило духу просить о чем-то еще так сразу.

– Да, о таких вывертах правосудия я еще не слышал! – воскликнул Финес. – Выпей еще портвейна. – (Я рассеянно потянулся за графином.) – Пристрастные присяжные, говоришь, – протянул Финес, – а твой землевладелец и его управляющий сожительствуют, извращенные грешники, да спасет Господь их души.

– Все, что они творили, было противозаконно. – Я примял сигару. – Я был не обычным арендатором. У меня был договор лизгольда на мою землю, и лорд де Салис не мог выселить меня, как других, но, когда военные меня арестовали, мой дом сожгли. Потом они утверждали, что это произошло случайно, но дом сожгли намеренно, мой договор лизгольда был уничтожен, а затем лорд де Салис заявил, что ничего не знает ни о каком договоре, это все мои выдумки, а на самом деле я – такой же арендатор, как и все остальные, которых он выселил. Я хотел нанять адвоката, но у меня не было денег. Да к тому же никакого адвоката ко мне и не допустили бы. Я ничего не мог поделать, только ждать суда, а когда меня судили, этот ублюдок Макгоуан наговорил кучу всякого вранья, а присяжные все были протестанты, и судья родился в месте, которое именовалось Уорик, в Англии, а значит, был саксонцем, хотя и назывался ирландским судьей.

– Не удивлюсь, если он к тому же был другом лорда де Салиса, – сказал Финес.

– Другом семьи – это точно. У старого лорда де Салиса было имение в Уорикшире, а это разве не рядом с Уориком?

– Как минимум ты заслуживаешь нового процесса. А как максимум…

– Как максимум – абсолютного оправдания. Я никогда не отдавал приказа поджечь Клонах-корт, никогда не отдавал приказа убить Макгоуана. Можно сколько угодно обвинять меня в заговоре, но никакого заговора не было. Было движение, когда все мы встали против этого мерзавца Макгоуана, чтобы защитить наши дома и семьи. Но они сфальсифицировали обвинения против меня, Макгоуан постарался, ведь я всегда для него был хуже занозы, и к тому же лорд де Салис был настроен против меня с тех самых пор, как я приложил руку к тому, чтобы его первого любовника изгнали в Германию двадцать лет назад.

– Макс, дело ясное, – подтвердил Финес. – Невинный человек, принесенный в жертву двумя содомитами. Дорогой маленькой королеве это очень не понравится.

– Я написал королеве, – горько признался я, – но мое письмо, конечно, никогда до нее не дойдет. Я написал и Парнеллу, но…

– Когда?

– После того, как в Вестминстере отвергли Гомруль.