Башмаки на флагах. Том третий. Графиня фон Мален - [9]

— Вон как жахнуло, два совка пороха — не шутка, однако.

А там мужичьё суетится. Картечь удачно накрыла тех, кто столпился на берегу. Раненых много, кто-то валяется на песке, кто-то остался стоять, а кого-то товарищи уже волокут вверх по берегу. Ноги, руки, лица, глаза… Вся плоть, что была незащищена, всю её находили и рвали мелкие, с вишню величиной, свинцовые неровные шарики.

— Два десятка минус, — прикидывает Пруфф, оценивая попадание. — Канонир, прицел был хорош.

«Может, и нет двух десятков раненых, но полтора десятка есть точно…»

— Фейерверкер, повторить! — кричит капитан артиллеристов.

— Два совка пороха, пыж, картечь мелкая — заряжай, запал ставь! Канонир, дальность двести — целься! — тут же отзывается заместитель капитана.

И снова суетятся вокруг пушки канониры: солдаты чистят от нагара ствол длинным банником, другие несут порох, третьи отсыпают картечь.

— Непонятно, чего они ждут, почему не начинают переправу, — говорит Пруфф.

Волкову самому интересно. Он не отрывает глаз от суеты на том берегу. Чего тянут, хотят подольше под картечью постоять? И тут ему становится всё ясно:

— Вон кого они ждали, — говорит он капитану.

Да тот уже и сам видит. Видит, как на берег, на вчерашнее своё место, выезжает мужицкий генерал со своей свитой. Он, как и вчера, без шлема, в берете на войну приехал.

«А вот и ты, удивительный генерал хамов».

Волков очень хочет разглядеть его лицо, но слишком далеко. Кроме бороды, ничего не разобрать. И ещё ему кажется, что Железнорукий также пытается разглядеть его.

— Готов! — кричит канонир картауны.

— Может, по генералу выстрелить? — предлагает Волков.

Пруфф сомневается:

— Двести пятьдесят шагов, разлетится картечь, лошадей раним в лучшем случае. Лучше из кулеврин, ядрами проверим генерала.

— Хорошо, — соглашается Волков.

Пруфф машет рукой: стреляйте.

Снова страшный хлопок звучит над рекой, снова рой жужжащего свинца летит на ту сторону и снова находит множество целей. Волкову даже кажется, что слышит крики раненых, но это, конечно, ему кажется. А жаль, то была бы песня для души. Снова не меньше десятка людей валится на прибрежный песок. А кто-то стал забираться наверх по крутому берегу.

«Побежали хамы? Видно, для них такое впервой. Что, не привыкли стоять под пушечным огнём?»

Волков был удовлетворён такой стрельбой, артиллеристами и их капитаном. Два выстрела, и оба в цель. Стреляй они так у холмов по горцам, дело кончилось бы в два раза быстрее.

Два артиллериста длинным банником уже чистят ствол, готовят оружие к дальнейшей работе, а капитан отдаёт новый приказ:

— Кулеврины, прицельтесь вон по тем офицерам.

— Да, господин, — кричат канониры и разворачивают пушки в сторону.

— Как будете готовы, так стреляйте без команды, — продолжает Пруфф.

— Да, господин.

Недолго пришлось ждать. Почти одновременно, один за другим, хлопают два выстрела. Два ядра величиной со среднее яблоко улетают за реку.

Волкову кажется, что он видел, как одно из ядер пролетело выше голов офицеров. Немного, но выше. А второе не долетело. Ударило в пяти шагах прямо перед лошадью Железнорукого, выбив фонтан песка, который полетел в лошадей и офицеров.

Офицерские лошади испугались, шарахались, а лошадь Эйнца фон Эрлихгена так и вовсе встала на дыбы, а когда всадник угомонил её, так ещё и взбрыкнула. От этого всего у Железнорукого слетел с головы берт. Кто-то из адъютантов спешился, поднял и передал головной убор генералу.

«А! Так ты ещё и лысый!»

Волкова почему-то это порадовало, он даже засмеялся.

«Лысый чёрт».

А картауна тем временем опять заставила его вздрогнуть, снова оглушительно ахнула, отправив злой свинец на тот берег реки.

На этот раз свинец не нашёл столько крови, сколько было в первый и второй раз, но людишки падали, корчились.

Мало, но ничего. Волков знал, как стоять да ходить под пушечным огнём. В крепостях сидел, крепости штурмовал. Стоишь иной раз у крепостного зубца с арбалетом и ждёшь выстрела большой осадной пушки, гадаешь, куда следующее ядро полетит. Выше, ниже тебя, в стену шлёпнет, разбивая кирпичи, к соседу полетит или к тебе. Убьёт сразу или оторвёт ноги. Даже вспоминать то неприятно. Мороз по коже.

А если уж в первый раз под пушки попал, то совсем человеку плохо. Защиты ни от ядра, ни от крупной картечи нет, никакой доспех от них не спасёт, ни умения твои тебе не помогут, ни храбрость, надежда только на молитву. Надейся, что Бог тебя услышит.

Вот и всё, оттого ноги подкашиваются и появляется желание спрятаться, уйти, сбежать. Суетятся мужики на берегу, сержанты да офицеры их успокаивают, но даже отсюда видно, что вражеские солдаты готовы кинуться вверх по берегу, туда, где картечь их доставать не будет.

«Да, если хамы первый раз под пушки попали, им не позавидуешь».

Впрочем, ему ничуть не жаль этих людей. Совсем не жаль. Он неотрывно смотрит на тот берег и хочет, чтобы как можно больше их корчилось на песке.

«Что, быдло взбесившееся, страшно? Это вам не навоз по огороду раскидывать. Бойтесь. Картечь не помилует. Это хорошо, хорошо…Это вам за Увальня, за Бертье, за Гренера, за всю вторую роту. Жрите».

А пока полковник с удовлетворением глядел, как раненых хамов уносят с берега, на том берегу появились и рыцари. И сразу же Железнорукий махнул рукой в сторону противоположного берега.