Бартоломе де Лас-Касас защитник индейцев - [123]

— У меня всего триста кастельяно, сеньора, так что вам придется добавлять очень много.

— А сколько стоит фрахт?

— За фрахт по морю до Юкатана, а затем по реке Табаско до Чиапаса эти разбойники — владельцы каравелл — запросили с нас тысячу двести шестьдесят кастельяно!

— Ничего, ваше преосвещенство, я добавлю недостающие деньги.

В воскресенье 14 декабря каравелла отплыла из порта Санто-Доминго, сопровождаемая добрыми пожеланиями немногочисленных друзей и проклятиями множества врагов.

— Если все дурные пожелания собрать в один мешок, — сказал Бартоломе, когда Эспаньола осталась позади, — то вряд ли наш корабль выдержит такой груз!

И как раз так и случилось! Во вторник неожиданно поднялся ветер, и каравелла попала в сильный шторм. Неопытный пилот потерял курс, и они едва не разбились о скалы, проходя между Кубой и Ямайкой. Только благодаря мореходному опыту Бартоломе удалось избежать гибели корабля.

В первый же день рождества, который торжественно отпраздновали в море, снова каравелла чуть не разбилась о скалы острова Кармен. Это случилось ночью. На счастье, проснулся спавший на палубе монах, который закричал, и Бартоломе снова помогал пилоту.

— Я думаю, что нашему пилоту надо стать епископом, а вам, наоборот, сделаться моряком, — сказал Родриго, когда во второй раз Бартоломе встал у штурвала и каравелла была спасена от гибели. — Его невежество в морском деле поистине невероятно!

Попутный ветер и ясная погода благоприятствовали дальнейшему плаванию, и 5 января ночью Бартоломе и его спутники вошли в порт Сан-Ласар в Кампече на Юкатане, где была их первая остановка.

В Кампече пришлось задержаться, так как и тут «Новые законы» встретили яростное сопротивление. Никто из колонистов не желал им подчиняться и освобождать рабов-индейцев. И чем больше Бартоломе как епископ увещевал испанцев, тем больше они злобствовали против него.

Испанцы-колонисты в Кампече, как и в Санто-Доминго, отказали епископу и его монахам в выплате обычного сбора, несмотря на королевский приказ. И снова наступило безденежье, и снова грозил голод…

Когда Бартоломе решил уехать из Кампече в город Сьюдад-Реаль, пилот его каравеллы вдруг заявил:

— Мне был оплачен фрахт только до Кампече, я не двинусь далее, пока ваше преосвященство не оплатит мне путь до Чиапаса!

— Побойтесь бога, сеньор! — возмутился Бартоломе. — Ведь вам было заплачено в Санто-Доминго сполна за весь рейс!

Но пилот усмехнулся:

— Как же, за весь рейс! Мы были в пути дольше, чем положено, и за эти лишние дни я должен получить еще триста кастельяно.

Родриго Ладрада хотел в сердцах поколотить наглеца, и Бартоломе едва удержал его от этого намерения.

— У нас нет иной возможности уехать из Кампече, — говорил он разбушевавшемуся Родриго. — Умерьте ваш пыл, пока мы не приедем в Чиапас.

— У меня просто чешутся руки, епископ! — кричал Родриго. — Будь я проклят, если в Чиапасе не проучу этого невежду и разбойника!

Чтобы набрать нужную сумму денег, Бартоломе был вынужден продать часть своего имущества, но это составило всего 100 кастельяно. Пришлось занять у приходского священника Кампече еще 100 кастельяно. На остальную сумму Бартоломе дал пилоту долговое обязательство.

Однажды вечером, когда Бартоломе и Родриго уже собирались лечь спать, в двери постучался Хасинте.

— Сеньор, — испуганно сказал он, — монахи нашли у ворот миссии полумертвого человека!

Четыре монаха с трудом внесли в келью умирающего. Он был без сознания, лохмотья едва прикрывали его огромное, тощее, изъеденное москитами тело. На груди и шее зияли открытые раны.

— Это негр! — удивился Родриго, увидев при слабом свете свечи курчавые полуседые волосы раненого и его черную кожу. — Как он попал сюда?

Бартоломе осторожно смывал кровь и грязь с лица и тела бесчувственного негра. Глоток вина привел раненого в сознание. Он застонал и открыл глаза.

— Меня поймали, — прошептал он ломаным испанским языком. — Убейте меня сразу… не мучайте меня…

Бартоломе склонился над негром:

— Ты у друзей, сын мой. Не бойся! Лежи спокойно, а я перевяжу твои раны.

Негр с недоверием смотрел на монахов. Но у него не было сил говорить. Он снова закрыл глаза.

Через несколько дней негру стало лучше. Бартоломе сказал:

— Теперь я уверен, что ты будешь жить. Раны заживают, лихорадка уменьшилась. У тебя могучее здоровье, сын мой!

Негр горько улыбнулся:

— Когда я заболел лихорадкой, мой хозяин, на которого я работал двадцать лет, сказал: «На что мне эта падаль! Не лечить же мне его!» — и продал меня другому испанцу…

Негр помолчал и продолжал мрачно:

— Нас было много… индейцев и негров. Мы шли скованные за шеи одной цепью и несли на плечах тяжелые якоря, бревна и пушки. Бывало, что цепи перетирали шею и голова носильщика падала в одну сторону, а тело — в другую. И мы все это видели… Дороги, по которым мы шли, были дорогами смерти…

— Тебе трудно говорить, — мягко сказал Бартоломе, — ты потом расскажешь мне. Выпей лекарство, и ты уснешь!

— Нет, падре, — угрюмо ответил негр, — я хочу все сказать тебе. Я могу умереть, и ты не узнаешь… Иногда ночью с нас снимали цепи. И вот я и мой товарищ индеец решили бежать. Но его загрызли собаки… А я отбился от этих чудовищ и задушил двух. Мне удалось спрятаться. И добраться до вашей миссии. Ты спас меня, и теперь я твой раб! Не прогоняй меня, падре!