Барсук с нашего двора - [6]
«М-да, — сокрушённо вздохнул гордый великан. — Застоялся я на собственных корнях. Теперь впору заново учиться ходить».
Вдруг небо потемнело, и двор наполнился шелестом крыльев и оглушительным гомоном голубиных криков. Близнецы согнали свою стаю, все тысяча семьсот сорок семь родственников собрались в полном составе. Облепили крышу, висячие галереи, единственную ветку дерева — ни пяди свободного пространства не осталось.
«Дорогие коллеги! — начал было Енци и осёкся: голубь дрозду не коллега; впрочем, выбора не оставалось. — С вашего позволения, — продолжил он, — руководить акцией буду я. От вас требуется: подхватить дерево — р-раз! Общими усилиями поднять — два-а! Так-так, правее! Теперь чуть влево! Осторожно, не заденьте галереи! Не зацепите водосточный жёлоб! И трубу не повредите!» — самозабвенно командовал Енци, а голуби ухватились за дерево и поднимали его всё выше и выше, пока великан не закачался над крышей дома.
Я выбежал на улицу как раз в тот момент, когда голуби бережно опустили дерево на землю. Гигант оторопело оглядывался по сторонам, выворачивая шею и шурша листвою. Понятное дело, ведь ему впервые довелось увидеть троллейбус, мусорный бак и памперсы в витрине магазина.
«Могу идти куда глаза глядят?» — растерянно спросил он.
«Так-так-так», — проворковали Пасаша и родственники.
«Так-так, — прощебетал Енци, приводя в порядок гнездо, несколько разворошённое после перелёта. — Я знаю на окраине города одну очень симпатичную рощицу. Вид — краше некуда, растительность смешанная, там для нас найдётся местечко».
«Я свободен! Ура!» — наконец дошло до дерева. Великан сделал первые робкие шаги, затем всё более уверенной и решительной поступью тронулся в путь. Дойдя до конца улицы Сына Белой Лошади, он припустил со всех ног, то бишь корней. Прохожие, глядя на него, только диву давались.
«Стой! Погоди!» — вскричал Енци пронзительным голосом, совсем не подобающим породе певчих птиц, и, боясь отстать, заторопился вслед дереву.
«Даже „спасибо“ не сказали», — обиженно пробурчали Пасаша и сородичи.
«Мне тоже, — ответил я, — зато я благодарю вас от его имени».
«Рады стараться», — согласно кивнули Пасаша и все прочие голуби. Может, умом они недалёкие, зато нрава были незлобивого. Вновь послышался шелест множества крыльев вспорхнувшей стаи, а я в полном удовлетворении удалился к себе.
На другое утро я со своей скамеечкой обосновался у порога и стал поджидать пильщика. Тот заявился, с торжествующим видом размахивая над головой большущим листом бумаги — что твоя простыня.
«Всё в порядке! — издали прокричал он. — Получено распоряжение, с подписями-печатями, всё как положено, — с этими словами он вошёл во двор и… от удивления раскрыл рот. — Где же дерево?»
«Какое дерево?» — в свою очередь удивился я.
«Которое вчера тут стояло!»
«Ах, вы об этом? Было да сплыло. Взяло да ушло».
«Так-таки ушло?» — изумлению его не было границ.
«Вот именно», — ответил я. А что ещё я мог ответить?
Какое-то время мы помолчали.
«Ну что ж, может, так оно и к лучшему, — наконец проговорил пильщик. — И дереву спокойнее, и дому ничто не угрожает», — и повернул прочь. Совсем неглупый человек оказался этот трудяга с пилой.
А я на опустевшем месте посадил этот олеандр.
С этими словами Михейскорняжкин встал, загасил сигару и укоризненно взглянул на меня:
— Совсем я с вами заболтался.
Сокровища на улице Сына Белой Лошади
Кажется, я забыл упомянуть, что сосед мой, Михейскорняжкин, — барсук на пенсии. Это, конечно, не значит, что барсуком он считался до тех пор, пока трудился, а как работать перестал, так и барсуком больше не стал. Ничего подобного! Быть барсуком, знаете ли, это вам не просто род занятий, нет! Быть барсуком — это состояние, форма бытия. Нечто такое, что постоянно, каждый час, каждый миг заполняет жизнь человека… то есть, я хотел сказать, барсука. Однако не стоит думать, будто бы если, мол, родился барсуком, то можешь пребывать в блаженной праздности, денно и нощно наслаждаясь сознанием того, что ты барсук.
К примеру, Михейскорняжкин — мастер не только письма писать, но и марки коллекционировать. Правда, в детстве он страстно увлекался бабочками, но строгий дядюшка отвадил его от этого занятия. «Если уж тебе хочется стать коллекционером, — сказал родственник, — займись-ка ты лучше марками. Куда больше проку!» И юный Михейскорняжкин, зная, что суждение дяди непререкаемо, перешёл на марки. Поначалу он коллекционировал марки только с изображением бабочек, но мало-помалу отвык от своего прежнего увлечения. Не раз наблюдал я, как он, посиживая во дворе на скамеечке, раскладывает по местам свои сокровища, подбирая серии с изображением камерунских носорогов или голландских космонавтов. А на днях похвастался редкой удачей, когда ему посчастливилось обменять двух марокканских полководцев, одного бельгийского короля и немецкого канцлера на полную серию австралийских утконосов.
Однажды, как обычно по весне, было объявлено, что в такой-то день явится фургон, чтобы забрать накопившийся хлам. Обитатели улицы и, конечно же, нашего дома собрали целые груды пыльной рухляди, лишней утвари и вещей, отслуживших свой век. Всё ненужное было вынесено на улицу и свалено на тротуар. Горой возвышались сломанные, ободранные, треснутые, расколотые, облупившиеся, выцветшие, вытертые, линялые — некогда милые сердцу и глазу
