Барский театр - [17]

Сергей, рассматривая следы этого зверя, вспомнил, с какой завистью читал иностранные публикации, в которых зарубежные специалисты описывали, как они усыпляют медведей пулями-шприцами, начиненными снотворным, берут со спящего зверя всевозможные промеры (даже зубов!), умудряются в полевых условиях взвесить обездвиженное животное и, наконец, самое главное — надевают на него, как на тетерева, ошейник с радиопередатчиком, при помощи которого следят за всеми его перемещениями.

О такой технике Сергей мог только мечтать. Два года назад Сергею, наконец, повезло — на него «вышли» норвежские специалисты. Они разработали простой способ определять зверей в природе — по уникальному, единственному для каждого животного генетическому коду. Для этого нужна была самая малость, — добыть от каждого медведя всего несколько клеток с ядрами, там, где и хранилась требуемая дезоксирибонуклеиновая кислота.

Сначала норвежцы искали участки, где медведь метил территорию, — драл кору на деревьях, надкусывал и заламывал небольшие елки. Там косолапый обычно терся о стволы, оставляя на них шерсть. А в ней сохранялись волосяные луковицы, с которых и имелась так нужная для науки ДНК.

Но этот метод был не очень удобен — ведь мест, где медведь оставляет свою шерсть, в лесу не так уж много.

К счастью, оказалось, что клетки, содержащие в себе ценную информацию, находятся также и в желудочно-кишечном тракте, откуда они периодически выводятся наружу естественным путем.

Поэтому норвежцы быстро переключились на сбор медвежьего дерьма и достигли в этом значительных успехов. Его искать было гораздо проще, чем медвежью шерсть, и оно поставлялось зверем в гораздо большем количестве («до ведра», как писал в дневнике один лесник заповедника).

Именно с просьбой о помощи в сборе этого ценного продукта и обратились норвежские специалисты к Сергею.

Он вспомнил, как к нему впервые приехали зарубежные медвежатники — делиться опытом. Сергей повел их тогда на лог, туда, где звери держались из года в год и где можно было наверняка гарантировать встречу если не с самим дерьмоносителем, то хотя бы с его производным.

С ними увязались и две солидные дамы — ботаники заповедника. Был июнь — время цветения дикого пиона. Весь луг был розовым от роскошного ковра цветов. И ботанические дамы, конечно же, обратили внимание зарубежных специалистов на это чудо. Норвежцы рассеянно оглядели пунцовую долину, из вежливости достали фотоаппараты и сделали несколько снимков.

А через минуту Сергей в густых зарослях цветущих пионов обнаружил кучу свежеснесенного помета.

От нордического характера северных зоологов не осталось и следа. Дерьмо было с радостными возгласами сфотографировано (причем на этот раз они на пленку не скупились), тщательно осмотрено, промерено, взвешено, а его образцы были особыми лопаточками торжественно помещены в специальные герметические флакончики.

Глядя на искреннюю радость зарубежных ученых, тешащихся щедрым медвежьим подарком, дамы насупились. А одна из них с явной горечью сказала другой:

— Я же говорила вам, что они все-таки к сожалению, не ботаники. Растения они не любят так, как мы с вами.

Сергей в отличие от гостей адекватно воспринимал красоту цветущего лога. Настолько, что предложил норвежцам сфотографироваться в чудесной долине. Иностранцы молчали. Тогда Сергей подошел с одному из медвежатников, быстро выхватил у него из рук «Роллейфлекс» (иностранец, лишившись его, побледнел; Сергей только через полгода, рассматривая каталог заграничной фототехники, узнал, что по цене аппарат был сравним с мерседесом). Но тогда Сергей этого не знал и, желая запечатлеть варяжских гостей на фоне моря бушующих пионов, стал ловко прыгать вверх по склону по гранитным валунам. И с каждым его прыжком заграничный специалист, с тревогой следивший за своим фотоаппаратом, бледнел всё больше. Таким он и получился — белый как полотно на фоне алых цветков.

* * *

Сергей, вспоминая норвежцев, собрал нужные образцы помета в оставленные ему для этой цели зарубежными специалистами пластиковые контейнеры, а потом пошел к Медному озеру — проведать петербуржца с банкой.

Этот участок был для Сергея совершенно не интересным — в районе озера медведи почему-то отродясь не селились.

Дорога на Медное была легкой, без подъемов и спусков. Сергей шел по со́гре — смешанному равнинному лесу, спугивая с дороги выводки рябчиков и тетеревов, отмечая, что черники в этом году много, а вот брусники неурожай, в седунах-низинах рвал недозревшую морошку, хрустящую, несладкую, с холодящим привкусом.

Досаждали северные комары. Сергей вспомнил приезжавшего в прошлом году москвича, который с восторгом уничтожал здешних кровососов, говоря, что они ему напоминают социализм — рослые, добротные, матерые насекомые, которые хорошо хрустят под пальцами, и не чета либеральным столичным созданиям, которых, когда давишь, даже и не чувствуешь. Комариные размышления Сергея были прерваны посторонним звуком — где-то далеко легонько звякало железо.

Звук приближался: похоже, чья-то заблудившаяся корова с боталом возвращалась домой.

Медвежатник остановился. Из-за поворота лесной дороги вышла отнюдь не буренка, а как раз ботаник. За его спиной был рюкзак, за поясом — топор, в одной руке — палка, обмотанная сверху паклей, в другой — две консервные банки на веревке.