Барселона: история города - [203]
Эужени д'Орс принадлежал к очень узнаваемому типу литераторов, типу журналиста-инспектора. В своем «Альманахе ноусентистов», вышедшем в 1911 году, и в других книгах он называет художников, которых считает подходящими этому течению. Очень смешанное общество: от Пикассо, который уехал из Барселоны давным-давно и теперь без ведома Шениуса был уже на пороге кубизма, до цветистого, пламенеющего муралиста Хосепа-Марии Серта. Но ядро художников-ноусентистов составляли скульпторы Пау Гаргальо, Хосеп Клара, Маноло Уге и Энрик Касановас, художники Жоакин Торрес Карсиа и Жоакин Суньер. Скульптура тяготела к Майолю — массивная по форме, bеп plantat, полная архаических образов крестьянских ню, совершенно непохожих на городских дев модернизма и совершенно свободных от католического чувства вины, терзающего персонажей Льимоны. Живопись, на которую равно влияли Пюви де Шаванн и Сезанн (в своей роли наследника Пуссена и истинного сына Прованса), была робкой, лирической, буколической: символические ню на фоне пейзажей Аркадии. Жоан Марагаль незадолго до своей смерти в 1911 году купил «Пастораль» Суньера и написал восторженный отзыв о ней, который говорил о его вере в живительную силу ноусентизма:
Причащающийся Гауди
Мне кажется, я стою на перепутье в наших горах, именно в каталонских горах: грубых, жестких и одновременно плавных и волнистых, в горах таких же бедных и суровых, как наши души… Посмотрите на эту женщину с «Пасторали» Суньера: она — воплощение нашего пейзажа; она сама пейзаж, который, оживая, облекается плотью. Эта женщина здесь не случайно. Она — сама судьба. В ней сосредоточена вся история творения. Женщина и пейзаж — стадии одного и того же.
Не существовало архитектуры ноусентизма, по крайней мере вначале. Когда она появилась, это был, как и следовало ожидать, классицизм: классицизм банкира и диктатора, возможно, несколько более цветущий, чем его эквиваленты в Риме и Париже, но, по сути, не слишком от них отличавшийся. Множество его примеров по сей день существуют в окрестностях Пласа де Каталуния (перепланировку которой помог сделать Пуиг-и-Кадафалк, известный и как художник-ноусентист) и на Виа Лаэтана. Но Гауди не пощадила карающая рука Эужени д'Орса, а после 1911 года уже не было в живых Марагаля, который мог бы его защитить. Энциклопедическая готика Гауди стала казаться скучной и ненужной, как старая шляпа. Вряд ли будет большим преувеличением сказать, что д'Орс был бы не против похоронить отшельника заживо в его церкви Саграда Фамилия. Шениуса Саграда Фамилия была перегруженным гротеском, и общественное мнение вполне его поддерживало.
Хавьер Ногуэс. «Твердо стоящая на ногах»
Таким образом, к 1920-м годам Гауди стал почта маргиналом. Кроме того, каталонизм, в который он искренне верил, переживал упадок, который в 1923 году, когда Примо де Ривера стал диктатором Испании, закончился полным крахом. Примо презирал каталонизм как баловство барселонских профессоров. Ему не было места в объединенной Испании. Опять в Мадриде повернули штурвал: диктатор ликвидировал каталонский автономный административный орган Манкомунитат, просто уничтожил, вместе со всякими сарданами и каталонским флагом. Примо ничего не понимал в архитектурных стилях, но здания к Всемирной выставке, возведенные в 1929 году по его приказу, достаточно красноречивы: подобно необарочному огромному Палау Насиональ на Монтжуике, все они построены в тяжелой, паниспанской манере, без всяких ссылок на что-либо каталонское. В миниатюре этот переход от архитектуры к ярмарочному балагану отражен в Побле Эспаньоль, «идеальной деревне» на Монтжуике. Она спланирована с большим искусством и объединила в себе все стили, бытовавшие в Испании. В Барселону пришел «Спейн-ленд». А ведь чуть поодаль на холме стоял немецкий павильон Миса ван дер Роэ, своей чистотой и неоднозначностью когда-то возвестивший наступление интернационального модернизма, который позже, благодаря влиянию Миса и Ле Корбюзье на каталонских последователей, будет способствовать проникновению Гауди еще дальше… в прошлое.
Гауди не дожил до этого. Он перешел дорогу трамваю три года назад. Его оплакивали не меньше, чем Вердагера: десять тысяч человек шли за гробом. Они проводили его до склепа часовни Саграда Фамилия. Его могила — рядом с могилами Бокабелья и его семьи. После смерти Гауди работа над церковью шла ни шатко ни валко под руководством ассистента Гауди Доменека Сугранес-и-Граса, который помогал ему еще в проектировании Каса Мила. В 1927 году был закончен шпиль Св. Симеона; в 1929-м — Св. Иуды Фаддея; в 1930-м подъемные краны увенчали флероном шпиль Св. Матфея и установили керамическое Древо Жизни, зеленый кипарис с белыми голубями, над окном Роз фасада Рождества. К 1935 году были на местах два фронтона над боковыми порталами, дверью Веры и дверью Надежды. А потом началась гражданская война.
Пропагандисты Саграда Фамилия всегда упирали на то, что проект Гауди был и остается «последним из готических соборов», что он воздвигнут коллективной потребностью и верой всего народа, всех его слоев, работающих в полной гармонии для сотворения общего символа. Это благочестивая чепуха, сфабрикованная религиозными правыми, в нее верят разве что они сами и туристы. В действительности Саграда Фамилия очень непохожа на Санта-Мария дель Мар и никогда не была популярна в Барселоне как «народная» церковь. Если она становится таковой сейчас, то это в значительной степени (по крайней мере, так может подумать скептик) потому, что каталонцы своего не упустят: ведь это логотип города, его символ. Даже Гоби, талисман Олимпийских игр 1992 года, изображен на плакатах с церковью Саграда Фамилия под мышкой (наподобие нескольких багетов). Это приносит сотни миллионов песет. В 1920-х и 1930-х годах большинство рабочих в Барселоне относились к Саграда Фамилия равнодушно или откровенно враждебно, как к мрачному, избыточному символу идеологии хозяев и духовенства, которое тоже этим хозяевам служило. За редкими, пусть и значительными исключениями не любила ее и каталонская интеллигенция. Каталонским анархистам она была особенно противна.
