Барселона: история города - [195]
Если фонтаны лестницы отсылают к древней Каталонии, то пещера, в которую ведет лестница — романского происхождения. Это как бы классический храм в форме огромного грота. Его крыша держится на восьмидесяти шести дорических колоннах, соединенных пологими сводами, чью поверхность Хосеп Мария Жуйоль, помощник Гауди, щедро украсил тренкади. Это должен был быть крытый рынок. Его планировали устроить для удобства жителей, но трудно представить людей, торгующих цыплятами, салатом и кровяной колбасой в таком обширном и странно организованном пространстве. Возможно Гауди, которому не чужда была ирония, думал о библейском эпизоде изгнания торгующих из храма. В любом случае они с Гюэлем чувствовали, что яркая ссылка на римские времена оправдана; римский путь на юг, к Таррагоне, путь, который в древние времена проходил совсем близко от Барселоны, пролегал под холмом Монпелат.
Гауди, 1910 г.
О Каталонии периода романеск напоминают мрачность и грубое величие сложенных без раствора портиков и аркад, хотя ни одному архитектору периода романеск не пришло бы в голову ничего похожего на знаменитую галерею Гауди в парке Гюэль, на ее наклонные колонны. Проходя по ней, чувствуешь себя так, будто идешь вдоль каменной волны. И если порой в скалистой части сада кому-то видится сюрреалистический пейзаж, то потому, что место это оказало такое сильное влияние на Сальвадора Дали: верхние тропки, обсаженные странными каменными «деревьями», вокруг которых кустится алоэ, в юности наполняли его «незабываемым страданием». Еще одним художником-сюрреалистом, на которого повлиял парк Гюэль, был Жоан Миро. Он обожал змеевидные скамейки, облицованные керамической плиткой, завораживающе качающиеся по периметру большой площади на верху римского храма. Скамейки, как и многие другие керамические работы, были изготовлены ассистентом Гауди архитектором Хосепом Марией Жуйолем (1879–1949).
Хосеп Мария Жуйоль, 1929 г.
Летом 1905 года один журналист, сотрудник сатирического еженедельника, проходя мимо входа в парк Гюэль, заметил, как «человек тридцать рабочих разбивают плитку и раскладывают черепки». Прохожий воскликнул: «Какое скучное зрелище! Тридцать человек разбивают вещи, чтобы потом опять складывать их вместе! Повесьте меня, если я что-нибудь понимаю!» Всем, кто работал на строительстве Каса Мила, Саграда Фамилия и парка Гюэль, было приказано подбирать на улице или где бы то ни было плитку, тарелки, блюдца, бутылки и приносить на склад, откуда их отправляли на холм, в распоряжение Жуйоля. Гауди питал особое пристрастие к голубому стеклу бутылок из-под розовой воды, осколки которых до сих пор можно увидеть на мозаичном потолке храма-рынка. Под руководством Жуйоля тренкади скамеек парка Гюэль превратились в панораму длиной в сотни ярдов, с причудливыми завитушками, эмблемами, словами и восхитительными пассажами абстрактного орнамента — нечто вроде народного рококо: чешуя, а на ней различные объекты и узоры. Так что если можно назвать в истории искусства что-нибудь «первое», то вот перед нами первый коллаж, первая попытка создать произведение искусства, перенося независимые объекты на новую матрицу, где их исходная целостность по-прежнему видна, но значение меняется благодаря близости к другим объектам. Это далеко предвосхищает кубизм. Это каприз, причуда. Не удивительно, что блуждающая каллиграфия отдельных слов на скамьях парка Г юэль так вдохновила Жоана Миро.
Двадцать лет назад на Жуйоля смотрели как на эпигона Г ауди, но этот взгляд не выдерживает критики, стоит лишь посетить деревню Сант Жоан Деспи недалеко от Барселоны, где находятся лучшие его постройки: вилла, состоящая из пяти цилиндров с мозаичными куполами, известная как Торре де ла Креу (1913), и необычный дом Кан Негре — буйная полихромная версия casa pairal, выполненная в 1917 году. Жуйоль — это рококо, тогда как Гауди — барокко. Так же, как и его старший коллега, он был членом кружка Св. Луки и ревностным католиком: большая часть слов на скамейках парка Гюэль — фрагменты литании, отрывки из молитв Деве Марии. Но в самой Барселоне, по крайней мере, до 1920-х годов, Жуйоль работал главным образом как ассистент Гауди. Его приглашали как блестящего колориста для работ в технике мозаики и тренкади. Лучший плод его сотрудничества с Гауди, кроме парка Гюэль, — мозаика фасада Каса Батльо.
Каса Батльо (1904–1906) строилась «не с начала» — это была радикальная переделка уже существовавшего жилого дома, построенного в 1877 году и купленного текстильным магнатом Хосепом Батльо-и-Касановасом. Гауди расширил холл, переделал весь интерьер и внутренние стены апартаментов, а также изменил форму комнат, сделав их линии кривыми. Во всем плане едва ли найдется прямой угол, а потолок гостиной к середине превращается в водоворот. Ивлин Во, посетивший Барселону в 1930 году, решил, что очень правильно, что в Каса Батльо, с «этими сталактитами цветного фарфора» похожей на «неуклюжий замороженный торт», находится турецкое консульство, а именно оно там и находилось в то время.
Сейчас сохранилось только то, что было на уровне пола. Центральная световая шахта — чудо дизайна. Гауди хотел избежать обычного впечатления от верхнего света — сияние наверху, мрак внизу — и преуспел в этом, облицевав шахту керамической плиткой, как плоской, так и рельефной, и увеличив размеры внутренних окон. Окна чем ниже расположены, тем становятся больше, так что самые крупные находятся у земли, а самые маленькие — наверху, под световым люком, где принимают наибольшее количество света. Стены внутри плоские, кобальтово-синие, по мере того как спускаются вниз, с каждым этажом становясь светлее по цвету и более «рябыми» (чтобы улавливать свет, падающий сверху). Они меняют цвет от кобальтового до небесно-голубого, а потом до жемчужно-серого, и, наконец, на уровне улицы становятся белыми — для максимального отражения. Когда вы смотрите вниз с верхнего этажа, стены кажутся совершенно однородными по цвету, нет впечатления темного колодца. Эффект настолько сдержанный, что действует скорее на подсознание.
